Кольдиц. Записки капитана охраны. 1940–1945

Через пять дней мы отыграли одно очко. Железнодорожная полиция в Ульме пропустила двух подозрительных голландских электротехников 8-го числа, в день после бегства из Кольдица. Но когда тем же поездом в то же время на следующий день прибыли еще двое, также направляясь в Туттлинген, полиция расспросила их немного более тщательно и в итоге сообщила нам, что задержала лейтенантов Хайд-Томсона и Донкерса и что мы можем их забрать. Нив и Лютейн благополучно перебрались через швейцарскую границу.

Через несколько дней я увидел, как наш Эмиль бегает по двору. Я не замечал, чтобы Ромилли проделывал подобные упражнения раньше.

«Что это значит? – шутливо спросил я. – Тренируетесь?»

«Ага! – ответил он. – Когда настанет моя очередь отправиться в путешествие, я должен быть в форме».

«Разумно, – подумал я. – Если Ромилли тоже собирается бежать, выход должен быть внутри замка, а не внизу в парке. Ромилли никогда не покидает двора замка».

На самом деле этот выход мог найти только старший дежурный офицер, которым в то время был я, с помощью фельдфебелей, Муссолини и Диксона Хоука, ответственных за ординарцев и повседневные работы в помещениях и дворе заключенных. Это был наш мир. Мы знали о нем больше, чем кто-либо другой. Просто надо было что-то делать. Комендант и офицер службы охраны паниковали.

Так что мы трое провели собрание и, втайне от коменданта и офицера службы охраны, составили следующий план:

1) составить список всех возможных мест, где мог бы находиться выход;

2) сконцентрироваться на незанятых помещениях;

3) сообщать о любых замечаниях, сделанных пленными во время разговора с ними, какими бы незначимыми они ни казались;

4) держать обыск в тайне от всех наших собственных людей.

Этот последний пункт возник по двум причинам:

а) из-за этих побегов по пока еще неизвестному нам пути комендант и служба охраны пребывали в состоянии паники. Что с ними будет, если бежит Ромилли?

б) в нашей столовой была парочка лиц, которые бы только обрадовались дальнейшим побегам, как свидетельству того, что наша «уступчивая» политика по отношению к узникам себя не оправдала.

Мы не хотели никакого возбуждения и суеты вокруг той задачи, которую себе поставили. Мы чувствовали, что всего несколько человек, работающих в духе частного предприятия, добьются намного большего. И главное – никаких массовых обысков!

Составив план осмотреть все неиспользуемые и незанятые части замка, Муссолини, Диксон Хоук и я приступили к более или менее частному досмотру.

Сперва мы заглянули в большой погреб под помещением французов в западном, или подвальном, блоке. Ничего, кроме картофеля, там не было, все стены – цельная каменная кладка или материнская порода. Никаких намеков на подкоп. Далее мы обыскали бывший винный погреб, давно уже пустующий. Я осмотрел стены, также частично врезанные в материнскую породу. Мы ничего не нашли. Если бы мы только знали, как близко мы в этот момент были! Но мы искали один путь – в действительности же их было два.

Мы оставили погреб с картофелем и на следующий день обыскали часовню. Мы отодвинули алтарь – ничего. Мы тщательно осмотрели ризницу – ничего. Мы обследовали орган и глубокие оконные ниши – все в порядке, вплоть до слоев пыли.

К 13-му числу мы так ничего и не обнаружили. На построении в то утро никто не пропал, так что мы почувствовали себя в безопасности еще на один день. С другой стороны, то же мы ощущали и на прошлой неделе, когда выяснилось исчезновение четырех офицеров. Больше того, они, должно быть, бежали раньше, и их товарищи прикрывали их не одну перекличку.

В то утро в нашем списке на обыск значился театр. Он использовался для постановок, концертов, тренировок, бокса, фехтования, лекций и так далее. Мы занимали часть нижнего этажа этого блока, так что шансов найти туннель здесь было не много. Южная сторона верхних этажей, занятых пленными, имела окна, выходившие на наш двор, и была отгорожена от нашего северного крыла. Западная передняя сторона этого здания выходила на подъездной дворик между аркой и гауптвахтой, задняя примыкала к помещениям ординарцев, выходившим во двор пленных.

Мы поднялись на этаж театра, простучали стены, осмотрели потолок, проверили оконные решетки, обследовали маленькие фойе с каждой стороны сцены. Наконец мы подошли к самой сцене. Вот она – просто сцена. Я пробежал по ней глазами. Задумался. Интересно, был ли в этой сцене люк? Насколько тут глубоко? И потом – мы когда-нибудь заглядывали под сцену? Хорек сказал, что, насколько он помнит, мы не делали этого никогда. Я приказал ему спуститься в суфлерскую будку и посветить фонарем.