Кольдиц. Записки капитана охраны. 1940-1945

Немалые возражения возникли по поводу капитана Грина, дантиста из Ламсдорфа, возможно, потому, что именно он помешал исполнению моего плана по внедрению в лагерь лейтенанта Грея в качестве «доносчика». Воспротивилось ОКВ и присутствию в списке капитана авиации Галифакса, офицера, получившего сильнейшие ожоги, когда его сбили во время налета на Берлин. В самых что ни на есть грубейших терминах он выразил свою неудовлетворенность полученным им лечением. Чуть позже в том же году ему разрешили отправиться в университетский госпиталь в Галле. Он провел там многие недели и лечился у первоклассных глазников. Туда и обратно его возил я и узнал, что он был очень доволен и состоял в хороших отношениях со всем личным составом.

Как только комиссия прибыла в Кольдиц, британский старший офицер объявил, что, если перед ней не предстанут все двадцать девять человек из первоначального списка, этого не сделает ни один из оставшихся двадцати пяти. Мы ответили, что получаем приказы от ОКВ и им необходимо подчиняться, а значит, перед комиссией могут предстать лишь двадцать пять одобренных кандидатов. Поскольку в назначенное время на встречу с комиссией никто не явился, мы приказали провести специальное построение. Не успел я ступить во двор пленных, чтобы лично забрать двадцать пять больных и раненых, как строй распался. Я созвал весь караул, расставил его вокруг бурлящей, кричащей толпы в центре двора и, ринувшись в нее, собственноручно, благо знал их всех в лицо, выудил двадцать пять претендентов. Под дулом винтовки я отвел их в комендатуру, где все они предстали перед комиссией. Четыре «исключения» я оставил во дворе.

Поскольку комиссия ожидала уже добрый час, президент потребовал объяснить ему причины отсрочки. Он не мог поверить, что пленные, имевшие возможность на репатриацию, станут медлить. Причину объяснили, сказав, что наши высшие инстанции запретили представление комиссии четырех претендентов из списка, согласованного обеими сторонами в самом лагере.

Швейцарский президент наотрез отказался обследовать пациентов, приведенных к нему под дулом винтовки. Для разрешения данной тупиковой ситуации немецким членам комиссии пришлось звонить в Берлин. После долгих прений ОКВ разрешило четырем упомянутым офицерам предстать перед комиссией.

Я уныло отправился за ними назад во двор. Возгласы, встретившие эту стопроцентную капитуляцию, побили все рекорды. Однако ни Грин, ни Галифакс не были репатриированы, зато были девять других, включая и двух офицеров «Свободной Франции».

Данное кардинальное изменение решения ОКВ заставило нас в Кольдице очутиться в ситуации, которой мы всеми силами старались избежать. Неизбежной последовательностью был порядок, контрпорядок, беспорядок. Конечно, это было маленькое дело в маленьком месте, но к этому моменту Гитлер уже расстрелял семь своих офицеров, выразивших сомнения касательно конечной победы, — и мы, пожилые офицеры, начали задаваться вопросом о ценности получаемых нами приказов, которые, как мы только что все видели, нет-нет да и отменялись только потому, что им воспротивилась горстка каких-то пленных. Контрразведка в Дрездене все время занимала позицию, будто медицинское состояние военнопленных и их годность к лечению или репатриации их не касалась. ОКВ сильно обожглось в этом деле, коснулось это и нас в Кольдице.

В тот 1944 год май выдался на редкость теплым и хорошим. С одной стороны, теперь нам приходилось охранять только две сотни с лишним пленных, с другой — постоянно беспокоиться из-за всех этих бомбежек, в то же время тревожно ожидая следующего неизбежного шага в войне — вторжения. А потому мы полагали, что, поскольку все старые выходы из Кольдица к этому времени были надежно закупорены, дальнейшие побеги могли иметь место только посредством впечатляющих и, следовательно (с учетом психологии заключенного, видящего конец уже совсем близко), нецелесообразно рискованных новых махинаций.

Было 2 мая. Процессия гулявших по парку тащилась назад вверх по крутой тропинке, охваченная весенней жарой и нервным возбуждением. Миновали подвал дома, выступавшего с дороги наверху. Больше никаких шансов на побег здесь. Рядом находилась старая свалка консервных банок, картона, веток, бумаги, старых мешков, древесной шерсти, лохмотьев и так далее. Она не воняла, но выглядела такой неопрятной и ужасной, что никто с нашей стороны никогда даже не смотрел на нее. Пленные, впрочем, оказались менее деликатны.

Когда процессия подошла к воротам пленных, возникли проблемы с подсчетом. Все выглядели такими глухими и глупыми, что наши люди и не мечтали их хоть как-то поторопить.

После двукратного или трехкратного пересчета выяснилась пропажа одного офицера. Немедленно проиграли Kartoffelsupp для специального построения, повсюду затрещали телефоны — «мышеловка», исчез офицер, снова из Кольдица, подробности следуют (во всяком случае, мы на это наделялись). Полицейский отряд пешком и на велосипедах отправился на разные посты — на железнодорожные станции, перекрестки, мосты и так далее.