Кольдиц. Записки капитана охраны. 1940-1945

С нетерпением желая дойти до конца нашего списка на обыск без дальнейших проволочек, мы, наконец, собрались простукать вызывающий подозрения контрфорс с внешней стороны восточной стены пленных. Через несколько дней мы вошли во двор (без предупреждения, разумеется) с парой солдат и проворно двинулись вверх по лестнице в голландские помещения, у которых он и был построен. Их система оповещения, казалось, подвела. Наученные горьким опытом собственных ошибок с французами в башне с часами, мы расставили караульных на всех этажах этого здания, прежде чем приступили к работе. На этот раз наше неожиданное появление и наши предосторожности оказались стопроцентно эффективны.

Не успели мы пробиться в пустое здание, как нашим глазам предстала раскачивающаяся веревочная лестница. Я оставил часовых на месте и приказал принести несколько железных штырей. Используя их в качестве крюков в боковых стенах шахты, в которую мы забрались, я долез до верха на уровне четвертого этажа. Там, поджидая меня, стояли два голландских офицера, капитан Дамес и Хагеманн. Они копали туннель у основания этого контрфорса и, когда мы вошли, взобрались по веревочной лестнице. Не успели мы добраться до них, как они скрылись в стене. Стена, разумеется, их пропустила: мы обнаружили навесную дверь в два квадратных фута в каменной кладке. С обратной стороны находился их писсуар. Это был их вход и выход в контрфорс. Со стороны писсуара он был залит креозотом, который мы обычно выдавали в огромном количестве в ответ на искренние просьбы голландцев «в интересах гигиены»! Помимо него, к счастью, внутри находился часовой, который и задержал этих двух офицеров, пока не подоспели мы.

Сокровище было несметным. Пять полных ящиков одежды, детали немецкой униформы и полные (самодельные) гражданские костюмы, два мешка цемента, потерянных нами недавно, но главное — два манекена в натуральную величину. Последние, должно быть, использовались для прикрытия на построениях январских побегов из театра. Мы нашли один манекен при попытке бегства из парка в декабре; эти, должно быть, сделали уже после того. На перекличках голландцы стояли как манекены и манекены стояли как голландцы!

Этот голландский туннель был новым, но до выхода в парк оставалось всего пятнадцать ярдов — почти так же близко, как подобрались французы после многих месяцев работы под часовней. Мы проделали окно внизу этой шахты, установили там освещение и проверяли его каждый день снаружи.

Далее по списку следовал военврач, известный среди заключенных под кличкой Коновал. Он был довольно снисходителен со своими пациентами, и, если кто-то выглядел действительно больным (и проворно отдавал ему честь), он направлял их в лазарет, без излишних вопросов, где они могли полежать несколько дней. Представьте себе его ярость, когда однажды, получив определенную информацию (первый и почти единственный случай, когда мы что-то узнали от доносчика), мы прямиком направились к одной из кроватей и нашли внизу туннель, о котором нам рассказал осведомитель. Он не имел много шансов на успех, но он был — здесь, в комнате, полной больных заключенных! Их количество немедленно сократил вдвое.

Комендант прекратил прогулки в парк. Он знал, что это не могло долго продолжаться, но не мог упустить шанса подосаждать тем немногим, кто желал отправиться на прогулку в эту страшную зиму, несколько дней, пока те не подадут жалобу в вышестоящие инстанции и его не заставят отменить свое решение. Кроме того, он приостановил продажу пива. Не думаю, чтобы даже это оказало большое влияние: все мы знали, что пленные теперь делали свое собственное вино из винограда, и перегонка уже давно находилась в экспериментальной стадии.

Война на Дальнем Востоке шла плохо для союзников. Пали Сингапур, Гонконг, Ява и все голландские острова. «Шарнхорст» и другие корабли переплыли Английский канал. В одном британском дневнике я нашел запись от 12 марта: «Полемика — началась полоса неудач?» Морские неудачи всегда задевали британцев больнее всего.

Прошло уже два месяца после обнаружения французского туннеля, а возы булыжника по-прежнему поступали вниз с чердаков. Ординарцы грузили их на повозку (у нас была только одна лошадь), и она рысью ходила к городской свалке и обратно.