Колдовская любовь

Я напоила ее чаем, закутала в теплый платок, она благодарно принимала мои заботы, и мне показалось, что щеки ее немного порозовели. Два дня я пристально наблюдала за бабкой, она была такой непривычно тихой, не насмешничала ни над кем, а вот по хозяйству возилась все так же проворно, все успевали ее ловкие руки, и от моей помощи, с которой я то и дело к ней совалась, решительно отказывалась. Я успокоилась, а она еще через два дня слегла. В пятницу я встала раньше, чем она, небывалый просто случай.

— Бабуль! Ты чего, проспала, что ли? И меня не разбудила.

— Проспала, детка. Что-то все спится мне сегодня, к метели, должно быть.

Я не обеспокоилась, зимой и вправду все время хочется спать, беда просто. Мне надо было бежать на работу, я напоила ее горячим сладким чаем и улетела. Когда же вернулась с работы в полной уверенности, что она выспалась и снует по дому, как всегда, то увидела ее все так же лежащей. Завтрак, что я оставила ей уходя, был даже не тронут. Градусник, который я немедленно, с перепугу ей сунула, показал почти нормальную температуру, чуть ниже обычной. Я боялась повышенной и на эту внимания не обратила. Бабка твердила, что ничего у нее не болит, и от всех лекарств наотрез отказывалась, хоть я и пыталась подсунуть ей то одно, то другое. Когда же она и в субботу не встала, то я не нашла ничего лучшего, как заплакать. Мои слезы, из-за которых она всегда так беспокоилась, на этот раз ее не взволновали. Посмотрев на меня светло и спокойно, бабка сказала:

— Не стоит плакать, детка, никто не может жить вечно.

От этих слов я зарыдала еще горше.

— Ты же еще не старая, баб, ты не должна умирать! Это… это просто нечестно.

— Ну что ты, что ты? Успокойся, не кричи, я посплю немного. — И она вроде задремала.

Я отошла на цыпочках, но, когда через час заглянула проведать ее, она вовсе не спала, лежала тихо и смотрела перед собой. От ее блестящего, немигающего взгляда, которым она так пристально рассматривала что-то в неведомом мне далеке, на душе у меня стало тяжко. Я подошла, тронула ее за руку:

— Ты все знаешь, баб?

— Знаю, — равнодушно отозвалась она.

— Значит, ты все-таки слышала, как я во сне орала, а я так надеялась, что нет. А может, сказал тебе кто?

— Кто может сказать? Здесь никто не знает, и не говори никому, стыдно. А во сне да, ты сильно кричала.

Вот так мы и стали с ней жить. Она вставала только в туалет, потом снова ложилась. От еды отказывалась, и по стойкому отвращению на ее лице, которое появлялось при виде пищи, я понимала, что она не нарочно, ей правда не хочется есть. Стакан молока в день — это было самое большее, что мне удавалось в нее впихнуть. Конечно, на работу я не могла не ходить, но нигде ни на минуту не задерживалась, пулей летела домой, с Симкой совсем не виделась. Впрочем, ее по большей части и не было в деревне, то и дело она ездила к любимому. А в первую субботу февраля Симка вдруг, радостная, ввалилась ко мне.

— Ой, Тонь, что сделалось-то! Расписали нас, представляешь?! Давай поздравляй меня, я теперь тебе не абы кто, я теперь мужняя жена! — И она возбужденно завертела перед моим носом рукой с обручальным кольцом на пальце.

— А ну покажь! — раздался из кухни негромкий, но уверенный голос бабки.

Сердце у меня радостно и горячо забилось. Симка с готовностью полетела демонстрировать кольцо и ей и протараторила всю историю с тюремной свадьбой. Слушая ее, бабка спустила с кровати худенькие ноги в теплых шерстяных носках. Я поспешила подложить ей под спину подушку и незаметно поплевала через левое плечо. После ухода Симки бабка еще посидела с полчаса, потом безропотно выпила куриного бульона, даже уговаривать ее не пришлось, и легла подремать. Часа через три, управившись по хозяйству, я зашла к ней, она спала, но тотчас проснулась и похлопала по краю постели, приглашая меня присесть. Я присела, решив, что она хочет поговорить со мной, но бабка молчала, думала о чем-то, улыбалась.

— Чего-то ты, баб, того, уж больно Симкиному замужеству обрадовалась, с чего бы это? — не выдержав, прервала я ее молчание.

— А ты, что ль, нет?

— Конечно рада, да еще как! Но мне-то она подруга близкая, а ты ж ее не жаловала никогда, свиристелкой звала.

— Свиристелка она и есть.

— А чего же тогда радуешься, словно подарок дорогой получила?

— Да загадала я.

Я недоверчиво покосилась на нее:

— На нее, на Симку, загадала? И чего же ты на нее загадала?

— Коли свиристелка твоя замуж выскочила, то, стало быть, и ты скоро выйдешь. Вот увидишь, детка, все сбудется, до лета еще замуж выйдешь.