Я думала, что когда он поест, то позовет меня, поговорить там, или телик вместе посмотреть, или чтобы посуду убрала. Но Тимоха не позвал. Через некоторое время я услышала, что он телевизор смотрит, боевик, видимо, потому что были слышны крики и выстрелы. Я тоже включила телевизор, не столько потому, что действительно хотела смотреть, сколько в отместку ему. Телевизор был хоть и маленький, но показывал очень хорошо и в цвете. У нас с мамкой никакого не было, отчим грохнул, а нового так и не купил, у бабули был старенький черно-белый, изображение в нем было не ахти. Когда выключила ящик и прислушалась, то ничего не услышала. Странно, а который час? Половина двенадцатого. Я приоткрыла дверь и высунула голову. В зале темно. Понятно, значит, Тимоха спать лег, а я и не слышала. Так прошел мой первый день на старом-новом месте. На следующее утро я встала в начале восьмого, как всегда вставала по будним дням, когда у бабушки жила. Ни в зале, ни в кухне Тимохи не было. Да он козу доит, осенило меня, однако в сарайчике его тоже не оказалось. Вернувшись на кухню, я обнаружила в банке теплое молоко, значит, уже подоил и смылся. Рано же он уходит, и куда так торопится? Наверное, просто встречаться со мной не хочет.
Вот так мы и стали с ним жить: он сам по себе, я — сама по себе. Обязанности как-то сами собой распределились: он утром козу доит, я — вечером. Тимоха оставляет мне завтрак, не готовит, а так, на скорую руку яйцо сварит или пару бутербродов сделает, по-мужски, в общем. Я готовлю ужин. Собственно говоря, не ужин, а вообще готовлю, если бы он днем приходил, то мог бы щей похлебать или борща навернуть, у меня борщи хорошо выходят. Но он не приходит. Бутерброды мне вскоре надоели, я раньше на завтрак кашу ела и сказала ему, чтобы не делал ничего. Тимоха кивнул и перестал оставлять мне завтрак. И ужинали мы всегда врозь, как повелось с первого дня, так и пошло. Видела я его только тогда, когда ужин подавала, хоть это осталось за мной, а то бы и вовсе не видела. Он мне ничего не говорил и ни о чем никогда не спрашивал, кроме все той же фразы по вечерам, ела ли я. Я подумала, что можно попробовать разговорить его. Спросила, как дела у него, как настроение. В первый раз он буркнул в ответ, что нормально, а во второй — и отвечать не стал, отвернулся, и все. Не хочет разговаривать, и не надо, как-нибудь и без разговоров проживу. Непонятно только, зачем он меня сюда жить приволок, оставил бы там, и дело с концом.
Наступила суббота, которую я ждала с любопытством, все-таки выходной день, не будний. Как-то он пройдет? Выкатившись утром из своей комнаты, я была разочарована и озадачена: Тимохи не было, то есть ничем эта суббота от рабочих дней не отличалась, но все же я еще надеялась. Он появился раньше, чем обычно, притащил полные сумки продуктов и молча вручил их мне. Среди продуктов были и такие, каких в деревне не купишь, это дало мне повод спросить:
— Ты что, в райцентр ездил? Дела там были или только за покупками?
— Ездил.
Содержательный разговор получился, ничего не скажешь.
И все-таки я еще попыталась:
— А что на ужин сделать, котлеты или рагу?
— Что хочешь.
Я плюнула и стала готовить рагу, его проще делать, чем с котлетами возиться, но про себя ворчала, а может, и не очень про себя, может, ему слышно было, что я ворчу, потому что он вскоре появился на кухне.
— Что тебе не нравится?
Я как-то не сразу поняла, о чем это он, и посмотрела вопросительно.
— О чем ты?
— О нашей жизни, — выдал он неожиданный ответ.
— Да уж какая там жизнь!
— Нормальная, по-моему. Я тебе деньги на буфете оставлял, почему не взяла? Или не видела?
— Деньги видела, когда пыль вытирала, но что для меня, не поняла. А зачем ты мне их оставлял?
— Совсем без денег жить нельзя, вот зачем.
— Можно, ты ведь все равно продукты сам покупаешь.
Он повернулся и вышел. С одной стороны, без денег и вправду нельзя, а с другой стороны, с какой стати мне их брать? Когда ужин был готов, я, накрывая на стол, по привычке поставила одну тарелку и только тут сообразила, что я тоже не ужинала, он рано приехал. Ужин прошел в полном молчании. Воскресенье было таким же, только продуктов он не приносил. Ужинали опять вместе, опять молчали. Только когда я уже стала собирать грязную посуду со стола, Тимоха вдруг спросил:
— Ты чего вещи не приносишь, ты же мало взяла с собой?
— А откуда ты знаешь, может, принесла?
Он криво усмехнулся:
— Дверь-то я у тебя сломал там.
— Ну и что же?
— Так я сделал другую, новую. И замок в ней новый, а ключей ты у меня не спрашиваешь.
Я вдруг разозлилась:
— А чего я у тебя просить все должна? Мог бы и сам сказать, не развалился бы, молчишь, как бирюк!
Позже, когда я домыла посуду и собиралась погасить на кухне свет, Тимоха заглянул туда:
— Ключи рядом с деньгами лежат. Ты, если надо что, спрашивай, я могу сам и не сообразить, бирюк ведь.
Так я и не поняла, обиделся он или пошутил просто.
Симка воззрилась на меня с любопытством:
— Тонь, ты мне прямо скажи, было у вас или нет? Только не финти!
— Сим, что ты привязалась ко мне?
Она насупилась и обиженно запыхтела.