Колдовская любовь

— Тонь, ты мне не подруга, а… а прямо ехидна! Сто лет не видались, я пришла, хотя у меня своих дел полно, а ты даже говорить не хочешь. — И она сделала вид, что привстает с табуретки.

— Да успокойся ты! Не было у нас ничего, понятно?

Симка немного посидела с обалделым видом, пошлепала губами, потом нахмурилась:

— А что вы делаете по вечерам?

— Телевизор смотрим, он у себя, я — у себя в комнате.

— Кучеряво живете! А что ты тянешь? Что отказываешь мужику, цену себе набиваешь?

Слова о цене меня задели.

— Ничего я не тяну и не отказываю.

Симка выпучила глаза:

— Неужто не пристает совсем? Тимоха парень огневой, сила в нем так и играет, это ты небось недотрогу из себя строишь! А как жить-то станешь, если бросит он тебя? А ведь бросит, ей-богу бросит! Ты глянь на стол-то! Красота какая, и колбаска лежит копченая, и сырок, и конфеты шоколадные. Когда ты так жила?

Мне сказать было нечего, Тимоха не скупился.

— Кстати, праздник сегодня, — только и заметила я.

— Какой такой? — изумилась Симка.

— День защитника Отечества.

— Ой! Правильно, забыла совсем, я же еще посылочку Ленечке посылала. Денек прямо как по заказу! Сделай, Антонина, мужику подарок, авось не развалишься и не убудет от тебя.

— Ты, Сим, уже достала своими дурацкими советами.

— Советы вовсе не дурацкие, а жизненные! — Она грозно посопела, решая, обижаться на меня или погодить, потом глянула на часы, ойкнула и начала собираться домой. — А ты работать не собираешься? Тимоха конфетами тебя кормит, только деньги лишними не бывают, опять же стаж. Петруша наш серчает на тебя, заявление, говорит, даже не написала.

— Напишу, — не слишком уверенно пообещала я.

Неспешно убирая со стола, я ломала голову над опостылевшими проблемами. Уже неделя, как я здесь живу, а мы по-прежнему с Тимохой будто чужие. Впрочем, о чем это я? Мы и есть чужие, родные, что ли? Судьба горькая меня под одну крышу с ним привела да жить рядом заставила, а чувств у меня к нему нет, откуда же им взяться, от его нелюдимости, что ли? То вовсе не смотрит на меня, а то как зыркнет, аж душа в пятки со страху уходит.

Хоть и нелегко мне это далось, но взяла я себя за шкирку да на работу потащилась. И никто меня не съел, даже орать не стали, пожурили вяло. Я по работе так соскучилась, что первые два дня не просто убирала библиотеку, а все вылизала дочиста и книжки расставила, а некоторые и подклеить успела, одно слово, соскучилась. Дверь отворилась, и заглянул глава.

— Как работа идет, Кострикова?

— Работаю, Петр Семенович, все хорошо. Спасибо, что в отделе культуры за меня слово замолвили.

— Вот и работай, ты молодая, чего тебе дома сидеть?

Да, с работой все образовалось, зато другая проблема осталась, самая трудная — Тимоха. По всему выходит, что надо мне возвращаться в бабкин дом, одной там жить. Страшновато немного, одна я никогда еще не жила, да ничего, и этот страх переборю, другие-то живут, и ничего. Замки мне Тимоха там крепкие поставил, а про отчима я ничего больше не слышала, как в воду канул.

Я накрывала стол к ужину, Тимоха, заявившийся сегодня пораньше, бродил по дому как неприкаянный и насвистывал негромко.

— Не свисти, денег не будет, — думая совсем о другом, машинально сделала я ему замечание.

— А на что они тебе? Вон на буфете лежат который день, уж запылились, поди, — усаживаясь за стол, пробурчал он.

— С какой, интересно, стати мне их брать? За то, что ужин готовлю или полы мету, за это? — взвилась я. Эти его дурацкие деньги мозолили мне глаза и бередили душу.

Он уронил вилку и посмотрел на меня удивленно.

— При чем тут ужин, что-то не пойму?

— Тут и понимать нечего, с чего я буду у тебя их брать, ты ведь мне не брат?

Брови его слегка поднялись.

— А что, разве только у братьев деньги берут?

— Не только, еще у родителей берут, у мужей, но вроде бы ты мне не папа? — хмыкнула я. Хотела насмешливо, а получилось — горько.

— И не муж, хотела ты сказать? Понятно.

Я вспыхнула, но что там ему понятно, допытываться не стала. Еще подумает, что я ему в жены набиваюсь. После ужина он читать не стал, сел телик смотреть, я принялась посуду мыть. Доделала на кухне дела и улизнула к себе, хотела журнальчик полистать, но глаза слипаться начали, пора ложиться. Только ночнушку натянула, вдруг дверь открывается: здрасте пожалуйста, Тимоха!

— Ты чего это так входишь? Даже не постучал, или запамятовал, что теперь я тут сплю, а не ты?

— С памятью у меня все в порядке, не жалуюсь, но только я теперь тоже тут спать буду.

У меня от такого заявления просто челюсть отвисла.

— То есть как это тоже?! Ты же сам распорядился, чтобы я тут спала, а теперь гонишь?

— Я тебя не гоню. Это спальня, правильно? Значит, и надо тут спать. А та комната гостиная, чтоб гостей принимать, телевизор смотреть и все такое, — обстоятельно и неторопливо объяснил он мне.

Пока я хлопала глазами, силясь понять, что означают эти новости, Тимоха уже рубаху стянул, а потом и вовсе свет погасил. Когда он подошел ко мне вплотную, я так перепугалась, что у меня зубы застучали.