Колдовская любовь

В первый четверг октября с утра вдруг расхворалась Федосья. Сколько я ее помню, она никогда ничем, даже легкой простудой не болела, поэтому я встревожилась, побежала за фельдшером. Антон Макарыч находился, как ни странно, в трезвом состоянии и, видно, поэтому был жутко мрачный. Когда мы пришли, Федосью уж совсем скрючило, она лежала на своем топчанчике, обхватив живот, и еле слышно стонала. Антон Макарыч с ходу определил у нее аппендицит и неожиданно почему-то повеселел:

— Ищи машину, Тоня, в район ее срочно везти надо, операцию делать.

Я растерянно всплеснула руками:

— Ой, а где ж я ее возьму?

— Ты чего, Антонина Батьковна, от страха совсем, что ли, мозги растеряла? У Тимофея же твоего машина. Давай, давай, поворачивайся, не ровен час прорвет.

Меня словно ветром вымело за дверь, колобком я катилась по дороге, как же я осмелюсь к нему, к Тиму-то, войти? Хорька по дороге встретила, он с полной кошелкой бутылок и снеди к кому-то шел, к Райке, что ли? Хорек меня заверил, что и четверти часа не пройдет, а машина у крыльца будет. Так и вышло, долго ждать не пришлось. Я с Федосьей в район не поехала, с ней фельдшер отправился, а мне с моим пузом велел зря не мотаться. К вечеру Антон Макарыч, такой молодчина, ко мне зашел и доложил, что операцию Федосье уже сделали, отросток благополучно вырезали, и лопнуть он не успел.

Одна в доме я никогда не жила. Днем еще туда-сюда, все какие-то дела находятся, то байку начну обшивать, то смешной лоскутный коврик сделала. А вечером беда. Темнеть стало рано, дождь то стихнет, то опять начинает шлепать по окну, ветер воет словно пес приблудный, страшно. Я подсчитала, что сегодня восемь дней, как Федосья уже в больнице, через пару дней вернется, наверное. В уличную дверь сильно постучали, и я от неожиданности выронила чашку с чаем. Прислушалась, и мне показалось, что вроде мяукает кто-то, что за чудеса в решете? Но на мой робкий вопрос отозвался нетерпеливый Симкин голос. Я зажгла свет и отворила дверь, но она не входила, возилась с чем-то и пыхтела. Наконец перенесла через порог и вкатила в сени коляску с ребенком. При виде младенца я и вовсе обомлела.

— Ты что так поздно, Сим? Полдевятого уже, раньше не могла прийти?

— Не в гости я, по делу. Слушай меня внимательно и не перебивай, мне некогда. Вот здесь Темкины вещи, а вот памперсы, как их надевать, я тебе показывала, должно хватить. Подмывай его только теплой водой, если где покраснеет, сразу смазывай, вот маслице. В яркой коробке питание, на ней все написано, сама почитаешь. Из этой бутылочки кормить, мой после каждого кормления. Кормить его надо шесть раз или пять, в общем, как получится. Если разоспится, то не буди, позже покормишь. Чай ему делай чуть сладкий и такой, жиденький. Ну, вроде все, я побежала.

Я стояла столбом, слушая ее деловитые распоряжения, только и могла, что глазами хлопать, но, уразумев, что еще секунда, и она испарится неведомо куда, бросив мне на руки ребенка, с которым я не знаю, что делать, мигом вышла из ступора и ухватила ее за рукав.

— Зачем ты мне его приволокла? И куда это ты мчишься в такую позднотень?

— Ах да, забыла сказать. Мишка сейчас в город едет, и меня согласился подбросить, Леню моего проведаю, здорово соскучилась, а мать никак не пускает. Ты справишься, а я быстро вернусь. Только с Ленечкой повидаюсь и вернусь. Ты же подруга моя, не какая-нибудь стерва. — И она выдернула из моих пальцев свой рукав.

— Стой, когда ты вернешься, завтра?

— Не-е, послезавтра, в воскресенье, к обеду вернусь, — донеслось до меня уже от самой двери.

Торопливое хлопанье дверей, потом отдаленное рычание мотора, и все стихло. Закрыв за этой шальной все двери, я подошла к ребенку. Он лежал неспокойно, ворочался и морщил личико, явно приготовляясь плакать. Вздохнув, вытащила я его из коляски, потрясла над ним погремушкой, найденной на дне коляски, и в ответ услышала сопение, потом что-то вроде мяуканья, а через секунду дом огласил отчаянный его рев.

— Ох, бедный ты, бедный, что же мне теперь с тобой делать?

Я и сама была готова зареветь с ним за компанию. Ребенка утешила бутылочка с еще теплым чаем. Пользуясь временным затишьем, я положила ребенка обратно в коляску и принялась изучать инструкцию на коробке с питанием. Все указания были достаточно просты. Стоп! А во сколько же его кормить? И когда он ел последний раз? Ничего этого подружка мне не сообщила. Ох, Симка, убить тебя мало! Ребенок, который, по моим представлениям, должен был спать, опять завозился и негромко захныкал, при этом он все время ерзал и отчаянно гримасничал. Поизучав его с минуту, я пришла к выводу, что ему что-то не нравится, только бы еще вот знать, что именно? О господи! Ведь я забыла его раздеть, а он лежит в таком теплом костюме в хорошо протопленной комнате.