Колдовской апрель

Скрэп с интересом, вопреки самой себе, наблюдала за ней – ей казалось невероятным, что можно быть настолько счастливой от такой малости. Сан-Сальваторе был прекрасен, и погода божественная, но видов и погоды для Скрэп всегда было недостаточно – и как их может быть достаточно для той, кому скоро придется все это покинуть и вернуться к жизни в Хампстеде? А еще на горизонте маячил этот неотвратимый Меллерш, тот самый Меллерш, от которого Лотти так недавно сбежала. Конечно, хорошо, когда ты считаешь своим долгом поделиться радостью и совершаешь красивый жест, но Скрэп давно знала, что красивые жесты никому счастья не приносят. Никто на самом деле не любит быть адресатом такого жеста, а его адресанту всегда приходится прикладывать усилия. И все же приходилось признать, что Лотти усилий не прикладывала: совершенно очевидно, что все слова и поступки не стоили ей никаких усилий; она была незатейливо и совершенно счастлива.

Миссис Уилкинс действительно была счастлива: к середине недели ее страхи, что к приезду Меллерша безмятежность не успеет укрепиться в ней в той мере, чтобы круглосуточное общество супруга ее не сгубило, растаяли, и она чувствовала, что теперь ничто ее не поколеблет. Она была готова ко всему. Она принялась и укоренилась в раю, срослась с ним. Что бы Меллерш ни сказал, что бы ни сделал, это не сдвинет ее ни на дюйм, она не рассердится, она останется в раю. Напротив, она намеревалась утащить его к себе в свой рай, чтобы они могли сидеть на солнышке и смеяться над тем, как боялась она его в Хампстеде и какой неискренней ее сделал этот страх. Хотя его даже не придется никуда тащить. Он придет в ее рай сам после пары дней, проведенных в этой ароматной божественной атмосфере, и будет он сидеть в убранстве звезд ночных – в голове миссис Уилкинс, помимо прочего мусора, плавали обрывки каких-то неопознанных поэтических текстов. Она захихикала про себя, представив Меллерша в цилиндре, в черном сюртуке, такого уважаемого семейного адвоката, в убранстве звезд ночных, но смеялась она с любовью, почти с материнской гордостью представляя его в роскошном облачении. «Бедняжечка, – пробормотала она и добавила: – Ему нужно хорошенько проветриться».

Все это происходило в первую половину недели. К началу второй половины – а к концу ее приехал мистер Уилкинс – она перестала даже уверять себя в своей непоколебимости, в том, что она полностью переродилась в здешней атмосфере: она об атмосфере уже просто не думала, не замечала ее, а принимала как нечто само собой разумеющееся. Если бы можно было так сказать – а она и сказала, причем не только себе, но и леди Каролине – она обрела свои небесные подпорки.

Вопреки представлениям миссис Фишер о приличиях – конечно, вопреки, а чего еще можно ожидать от миссис Уилкинс? – она не отправилась в Медзаго встречать мужа на вокзале, а просто спустилась в Кастаньето, к тому месту, где Беппо должен был выгрузить его вместе с багажом. Миссис Фишер заранее неодобрительно относилась к прибытию мистера Уилкинса, потому что тот, кто женился на миссис Уилкинс, наверняка отличается как минимум неблагоразумием, но каковы бы ни были склонности супруга, встречать его следует соответствующим образом. Мистера Фишера всегда встречали соответствующим образом. За все время их брака ни разу не случалось, чтобы его не встретили на станции и на станцию не проводили. Такие ритуалы, такие любезности укрепляют узы брака, вселяют в мужа уверенность, что жена всегда при нем и он может на нее положиться. Всегда быть рядом – вот в чем главный секрет любой жены. О том, во что мог бы превратиться мистер Фишер, если бы она пренебрегала этим принципом, она предпочитала не думать. С ним и так происходило много разного, в их семейной жизни и так имелось множество трещин, которые ей приходилось постоянно заделывать.

А миссис Уилкинс никакого труда на себя не брала. Просто спустилась с холма, напевая – миссис Фишер сама это слышала – и подхватила его на улице, словно булавку. Три дамы все еще лежали в постелях, потому что вставать было рано, и слышали, как миссис Уилкинс шагает мимо их окон по зигзагообразной дорожке навстречу мистеру Уилкинсу, который приехал утренним поездом. Скрэп улыбнулась, Роуз вздохнула, а миссис Фишер позвонила в колокольчик и объявила Франческе, что будет завтракать у себя. В это утро все трое, повинуясь инстинктивному желанию где-то укрыться, завтракали у себя.