Колдовской мир (Книги 4, 5, 6, 7 цикла "Колдовской мир")

Но меня это не привлекало, а отталкивало. Все, что делает женщину подозрительной, ревнивой и ненавидящей, тоже было здесь выделено в чистом виде и возведено в высшую степень. Я думаю, она только сейчас поняла, что я не то, чем казалась по виду. И за этим пониманием последовал взрыв ненависти. Но я была готова к этому и быстро подняла перед собой кубок и жезл. Ее волосы яростно корчились и тянулись ко мне, как будто каждый волос старался обвиться вокруг моей шеи мертвой петлей. Затем она засмеялась. В этом смехе было презрение королевы к какой-нибудь судомойке, посмевшей бросить вызов ее могуществу. Она была уверена в себе.

Она откинула волосы назад и они засияли под ее пальцами, как раскаленный металл. Она стала скручивать пряди в шнурки. Но я не стала дожидаться ее атаки. Я слышала о той магии, которую она готовила. Она начиналась как любовные чары и могла бы считаться относительно безвредной. Но оборотная сторона любви — ненависть, а в ненависти эта магия могла убить.

И я запела — не вслух, а про себя. И, поскольку я следила за женщиной, моя песня следила за каждым движением и поворотом ее серебряных пальцев и шла в том же ритме, будто я тоже плела невидимую копию ее шнура.

То, что она делала, было, конечно, куда сильнее тех любовных чар, которые я знала, и это в общем-то не удивительно, если принять во внимание то, кем она была. Но она пользовалась знакомыми мне чарами, и это чуть-чуть перевешивало чашу весов в мою пользу Я ожидала мастерства адепта, а увидела то, что знает каждая Мудрая Женщина. Конечно, это было только начало: с продолжением нашей борьбы ее чары будут усиливаться и усложняться. Она сделала петлю, но не бросила ее, а перекидывала из руки в руку, не спуская с меня Взгляда черных глаз. Я заметила, что женская аура, сексуальный призыв, которыми она пользовалась, как оружием, потускнели.

Ее тело больше не было таким совершенным: руки и ноги стали тонкими и длинными, груди обвисли, лицо стало черепом, обтянутым кожей. Только волосы остались прежними.

Ее губы скривились в презрительной улыбке, и она впервые обратилась ко мне со словами. Не знаю, говорила ли она вслух, или телепатически.

— Ведьма, посмотри на меня и на себя. Чем ты можешь привлечь?

Если она хотела задеть мое тщеславие… Неужели она так мало знает женщин, что думает столь слабой атакой добыть себе хоть временную победу?

Ее слова ничего для меня не значили. Я должна была следить за петлей.

— Какой мужчина пойдет за тобой?

Вдруг ее насмешки прекратились, и она подняла голову. Глаза ее больше не смотрели на меня, даже руки остановились, волосяная петля слабо повисла в одной ее руке. Она как будто прислушивалась к чему-то… Однако я ничего не слышала.

В ней снова произошла перемена: ее красота вернулась, тело округлилось и сделало ее идеальным образцом, который любой мужчина счастлив был бы иметь в постели. И она снова рассмеялась:

— Ведьма, я недооценила тебя. Похоже, у тебя был добровольный провожатый. Какая жалость. Но из нищего тоже можно сделать кеглю. Следи, ведьма, и ты увидишь, какова власть… — и она тряхнула головой. А я возрадовалась: она настолько потеряла осторожность, что чуть не назвала свое имя. Если бы она это сделала, она пропала бы. Она слишком давно не встречала сопротивления, поэтому забылась. Следовательно, мне надо все время быть настороже, чтобы извлечь пользу из любой такой оплошности.

— Повернись и смотри, ведьма! Смотри, кто идет на мой зов, как шли все эти дураки.

Мне не нужно было смотреть и ослаблять свою настороженность. Если Джервон пришел сюда, пусть сам и отвечает за последствия. Я не могла позволить себе отвлечься от борьбы между мной и серебряной женщиной.

Я не столько увидела, сколько почувствовала движение рядом. Затем рука Джервона попала в поле моего зрения, и я увидела, что он поднял меч и направляет его острие к женщине.

Она запела обманчиво-сладко и протянула к нему руки, хотя петлю не выпустила. И я видела в ней, хотя и сама была женщиной, все соблазны моего пола, привлекающие мужчину и обещающие ему все наслаждения тела.

Джервон шагнул вперед. Я не могла порицать его, потому что такое колдовство не в силах отвести даже талисман на его шее. Чары были слишком сильны, слишком рафинированы…

И эта сила вызвала во мне злобу, как будто серебряная женщина угрожала всему, что было мне дорого. Но я была Мудрая Женщина, у которой тело и эмоции должны быть под контролем мозга.

Она заговорила, обращаясь к Джервону — полился целый поток певучих, призывных слов. Его меч качнулся, острие уперлось в землю. Он свободной рукой схватился за амулет и дернул, как бы намереваясь порвать цепочку и отбросить талисман. Но я почувствовала кое-что еще.

Да, чары ее были сильными, но он боролся с ними. И не от страха, как иной раз борется человек, сознающий, что перед ним смертельный соблазн, — нет, Джервон боролся, потому что какая-то его часть знала — он не желал ее по-настоящему.