Колдовской отведай плод (СИ)

Я заворожено смотрю на это чудо. Толстые стекла, кожаная оправа, плотно прилегающая к голове — будто в руках у папы огромные стрекозиные глазищи. Мама смотрит настороженно и почему-то испуганно.

— Очки пилота, — с гордостью говорит папа. — Меня выбрали для испытаний нового летуна…

На маминых глазах наворачиваются слезы, а я не могу понять, что случилось. Она боится стрекозиных глаз?

Очень отчетливо, в одно мгновение, я понимаю: как только папа наденет глаза стрекозы, он перестанет быть папой, потому что сам превратиться в стрекозу и улетит от нас далеко-далеко, чтобы уже никогда не вернуться…

— Эй! — потрясла меня Данни. — Ты что, уснула, дорогая? Облачайся и вперед! В дороге поспишь.

Пришлось вернуться домой и переодеться.

М-да. Одежда действительно шикарная. И мне в самый раз. Вот только выгляжу я в ней не как светская дама, а как ее прислуга, невесть зачем все это напялившая.

Впрочем, я же не ради красоты все это надела. Путешествовать ночью — это вам не сладкие пончики.

И все-таки не удержалась — прихватила с собой и мамин плащ и простенькие ботинки.

— Прелестно, — одобрила Данни мой вид. — Вот что значит удачно подобранный наряд, сразу делает человека из…

— Коровы? — подсказала я.

— Из девушки, не озабоченной внешностью, — грозно поправила Данни. — Зато теперь вы с Гвейном смотритесь очень гармонично.

Оказывается, пока я ходила, Гвейнард тоже переоделся — почти в такой же дорожный костюм, как у меня, только темно-коричневого цвета.

— Ну, все, садитесь и езжайте, — сказала Данни. — Да и мне пора. Мира, не забудь поискать коробочку, ладно?

Она свистом подозвала ковер-летун, грациозно на него вспорхнула, махнула нам рукой и улетела.

Из соседней двери выглянула миста Зофа Галгер-тонс, только и ждавшая, когда отбудет моя шикарная подруга, которую, насколько я успела заметить, бабушка слегка побаивалась:

— Мирохарда Юргрия! Почему вы снова нарушаете покой? Вчера ночью творилось невесть что, а сегодня весь вечер в квартире орал петух!

— Не петух, — сказала я. — Сегодня была кукушка. Это мой сторож. Он больше не будет.

— Какая еще кукушка! — старушка перешла на визг. — Я что, выжила из ума? Не могу отличить ку-ку от кукареку?

Ничего не понимаю. Петух? Но ведь я сама слышала… И видела…

Может быть, после Данни ко мне приходил еще кто-то?

Или бабушка все-таки ошиблась?

— Я очень надеюсь! — продолжила соседка. — И что кукарекать никто не станет, и ночью из вашей квартиры не будут раздаваться мужские голоса и звуки потасовок!

Ну вот почему у подобных ей бабушек отличный слух, никакой личной жизни и необузданная фантазия? Бесполезно объяснять, что никакой мужчина ко мне не приходил, а слышала она всего лишь голос из переговорника; потасовка — не что иное, как ночной вызов и моя неуклюжесть.

— Вы, милочка, мешаете спать пожилому человеку!

Странно, что ей не мешали ни пикетчики движения одноотцовцев с плакатами «Пятиотцовству — нет!», раскинувшие палатки прямо под окнами, ни магические патрули, что печатали шаги по каменной мостовой весь день и всю ночь без передыху.

— В следующий раз буду жаловаться! И не магическому патрулю, а прямо в министерство магии!

Ну да, только им и делов, что разбирать жалобы всяких старых грымз, которые от скуки придумывают врагов в лице ближайших соседей.

— И очень правильно сделаете! — неожиданно сказал Гвейнард.

Я аж рот разинула от такой подставы. Нет, вы видели наглеца?

Зато миста Зофа, кажется, только этого и ждала. Расплылась в улыбке и замурлыкала:

— Вы меня понимаете, мист, правда? Никто не понимает, а вы, я вижу, — да.

— Очень хорошо понимаю.

Вот же зараза! Он что, вздумал строить глазки старой карге?

Бабка и без того раздражала безмерно. То утверждала, будто я специально ношу домой всякие сладости (которые ей противопоказаны), чтобы вызвать завить или приступ голода. То кричала на всю улицу, будто я подглядываю за ней в окно. И, наконец, однажды я якобы натравила на нее дворового кота! Я же не виновата, что она стояла прямо на пути у механической мыши, которую я подарила котику в честь дня святого Улии. После этого бедному животному невозможно было выйти из подвала, чтобы не услышать в свой адрес пары-тройки проклятий.

Я хотела сказать бабке на прощание что-нибудь язвительное, но прикусила язык. Потому что услышала голос Гвейнарда:

— Мы давно наблюдаем за неблагонадежными гражданами. И в этом нужном и опасном деле очень надеемся на вас. Я оставлю вам свой номер, и вы, если увидите и услышите что-то подозрительно, сразу меня вызывайте.

Старушка ахнула, прикрыла рот рукой, попялилась на парня округлившимися глазами и благоговейно прошептала:

— Так вы оттуда… из этих?

Гвейнард широко улыбнулся, вытащил из кармана картонку и засунул в карман бабушкиного платья, грязного и засаленного. Соседка раздулась от гордости, окинула меня презрительным взглядом и удалилась в свою квартиру.

Глава 5. Ночная дорога

«Государство вам дарит пятерку отцов,

Пятерых умудренных отцов-мудрецов.

Окружи их заботой, теплом и вниманьем

И мечтать прекрати о пятерке дворцов!»

Из наставлений Магического Схода

юным гражданам Данетии