Колдовской пояс Всеслава

— Прощу, коли перестанешь меня простотой деревенской обзывать, — насупилась Евдокия.

— Да не простота ты, то я уж понял. Ладно, не буду. Вот видишь, в огонь бросаю.

И он швырнул в костер обрывок бересты. В отблеске пламени девушка еще раз прочитала: «Хороша Дуняша, съел бы вместо каши».

Глава III. Упырь

Утро встретило путников легким туманом, обычным в это время года. Кутаясь в навершник, Дуня спешно собирала вещи в котел. Юрко промыл глаза ледяной родниковой водицей, сообщил: «Мне по нужде», и скрылся в дубраве. Евдокия, уже готовая к дороге, с поклажей за спиной уселась ждать его на березовое полено. От сонного болота поднимался белый пар, березки словно потягивались, разминая затекшие ручки-веточки. Прорезая туман, пролетела сварливая сорока, что-то гневно стрекоча на своем птичьем наречье.

— Бежим! — откуда-то сзади внезапно появился Юрий.

Девушка, ничего не спрашивая, бросилась за воем. Чернявый резко свернул к ручью.

— В воду! Вдруг с ними собаки.

Беглецы в брод пробежали с полверсты.

— А теперь по руслу назад, — за плечи развернул Дуняшу Юрко.

— Как назад? — не поняла она.

— Назад к дубраве, живей, с ручья не выходи!

Теперь они, разбрызгивая воду, бежали обратно. Евдокия не знала, что и думать: «Зачем назад, коли за нами гонятся, мы же на них выйдем? Господи, защити! Пресвятая Богородица, помоги!»

Вот и место ночевки. На поляне никого нет.

— На дерево, — Юрко сгреб Дуняшу в охапку и как пушинку закинул на ветку, — карабкайся выше, — приказал он.

И Дуня полезла, подгоняемая страхом; позади, подталкивая ее за округлые места, лез и чернявый.

— Не надо меня хватать, я и так залезу, — попыталась она отмахнуться.

— Потом от меня отбиваться станешь, сейчас надо быстрее. Вот ветка хорошая, здесь стой, держись крепче и молчи.

Дуня обхватила ствол. Сквозь листву внизу были видны только пепелище костра да палено, на котором еще совсем недавно она так блаженно-спокойненько сидела.

Юрко как белка ловко перескочил на соседний дуб, достал лук, приладил стрелу, подмигнул Дуняше. Он готовился к битве.

И тут раздались отчетливые мужские голоса. Люди приближались к поляне. Евдокия судорожно вцепилась в дерево, бросила взгляд на чернявого. Юрий нацелил стрелу куда-то вниз, он был сосредоточен и спокоен. Это немного успокоило и Дуню.

— Здесь они ночевали! Говорил же, правильно идем! — пролетел над поляной раскатистый мужской бас.

— Чего орешь, — шикнул сиплый голос откуда-то справа, — золу проверь.

Дуня увидела макушку в войлочном клобуке[32]. Мужчина склонился над кострищем.

— Горячо, только-что здесь были.

Сквозь листву замелькали люди. Много людей! Сосчитать не давали ветки.

— Эй, где он там, сюда веди? Брод у вас в какой стороне? — окликнул кого-то сиплый.

— На полудень вдоль ручья — самая ближняя дорога, два дня пути отсюда, — Евдокия с удивлением узнала дрожащий от страха голос Кривко.

— А ежели он к броду не пойдет? Хитер, ведь, лис, — пробасил войлочный клобук.

— Куда ему деваться? В Витебск они не сунутся, опасно, а плавает он как топор, а здесь глубоко везде. Глубоко же?

— Глубоко, глубоко, — поддакнул Кривко.

— Только к броду идти.

— С чего ты взял, что он плавать не умеет?

— А с того, — сиплый сел на березовую колоду, теперь его можно было рассмотреть. Это был муж лет тридцати, с вытянутым рубленным лицом, длинноносый, с жидкими русыми волосами и небольшой, такой же редкой бородкой клинышком. На довольно крепком теле красовалась богато расшитая свита, серебряное узорочье поблескивало в лучах восходящего над болотом солнышка.

— По весне через Которосль по мосту переезжали. Так у Юрки Половчанина конь взбрыкнул да его в реку скинул. Горыня Твердятич за волосы его еле живого вытащил.

— Так может броня на дно потянула?

— Без брони он был, а потом признался, мол, плавать невмоготу, воды боюсь.

На поляне раздался дружный смех. Евдокия с удивлением подняла голову на Юрия, у того от злости ходили желваки.

— Поганая кровь, очищающей водицы святой избегает, — философски изрек войлочный клобук.

— Одно не пойму, — продолжил сиплый, — зачем он бабу с собой потащил? Не похоже на него, да и идти медленнее будут. Нам-то, конечно, на руку, но все равно чудно.

— Красоты ее для, — вклинился Кривко, — баба красна больно.

— Красна, говоришь, — сиплый встал с колоды, — попробуем.

Опять неведомые люди засмеялись. От этого смеха у Евдокии все похолодело.

— К броду! — приказал сиплый. Вскоре и топот ног, и хруст веток, и сдавленные голоса смолкли в отдалении.

Евдокия с Юрием еще довольно долго молча простояли на ветвях. И только когда птицы, рассевшись в кронах, умиротворенно замолчали, чернявый махнул — слезать. Ноги затекли и плохо слушались хозяйку, руки по-прежнему тряслись от пережитого страха. Дуня с трудом спустилась на последнюю ветку, дальше было довольно высоко.

— Прыгай, я поймаю, — Юрко уже ждал внизу.

— Я сама, — попыталась отказаться девушка.

— Я сама, — попыталась отказаться девушка.