Колдовство

По мере того как европейская цивилизация становилась все более метафизической, общество озаботилось вопросами, вызывавшими сильную эмоциональную реакцию и у протестантов, и у католиков. Наличие некоторого свободного времени и возможность общения дали интеллектуалам возможность обсуждать темы, ранее практически табуированные в обществе. Вновь разгорелись споры о том, какая из церквей — англиканская или католическая — более достойна милостей Божиих. XIX век знает множество людей, подобных У. Г. Уорду[63], который, как говорили о нем, каждое утро за завтраком интересовался, нет ли новой папской энциклики. Многие из этих людей относились к служителям Церкви. От их внимания не могли укрыться ошибки предшественников. В этом не было ничего нового, но вот общественный институт, к которому они принадлежали, был новым, и новым был авторитет, с которым Церковь высказывалась по тем или иным вопросам. Появилась возможность наделить многие явления четкими дефинициями, а центром и главным источником формирования конкретных определений был, конечно, Римский престол.

Однако поначалу этот процесс не был направлен именно на колдовство. Складывались общие представления о христианской морали, и колдовство занимало в этих представлениях определенное место. Разумеется, колдовство считалось безнравственным, но внимание заострялось прежде всего на способах убийств или краж. Осуждениям подвергались те, кто использовал восковые изображения для причинения вреда оригиналу. Например, из одиннадцатого века до нас дошли сведения о епископе Тревесе, убитом таким образом злокозненными евреями. В пасхальное воскресение он проводил обряд крещения, и в это время где-то в отдалении сожгли его изображение. Епископ рухнул наземь и умер. Ведьмы вызывали шторма, губили посевы дождем и градом. В том же одиннадцатом веке папа (Григорий VII) предостерегал короля Дании, склонного приписывать все бури и дожди проискам ведьм. Мертвецы выходили из могил и призывали живых составить им компанию. Такое случилось на границе Уэльса; рыцарь Уильям де Лэнд сражался с ожившим покойником, и только удар мечом по голове упокоил мертвеца. Об этом пишет д-р Киттредж, предполагая, что речь идет о вампире. «Примечательно, что вампир был при жизни магом», — замечает автор[64].

Такие вещи были привычными. Но внимание средневековья они привлекали куда меньше, чем возникавшие повсеместно ереси. Даже известная фраза: «Повинный в колдовстве не имеет права жить» относилась скорее к еретикам, движимым злым духом и смущающим умы. Во всяком случае, так считал один из отцов Церкви.

К ересям относилось упорное нежелание признать авторитет Церкви и противодействие ее уложениям. Сей грех считался властями куда более тяжким, нежели сношения с дьяволом. Еретики сознательно отказывались от послушания, а ведьмы просто не повиновались церковным уставам. Но ведьм было много, как и прелюбодеев, убийц, воров и им подобных. Церковь не могла совсем не обращать на них внимания. Поскольку идея и образ дьявола к этому времени набрали значительную популярность, озабоченность присутствием в обыденной жизни колдовства никоим образом нельзя назвать чрезмерной. Разделение на два лагеря — признававших магию и отрицавших сам факт ее существования — еше не произошло. Большинство считало, что магические действия существовали только в воображении ведьм, многие считали, будто ведьмы бывают злыми и добрыми, а некоторые полагали глупостью и то и другое. Точного определения зла не было, никто не озаботился назвать его признаки, соответственно, не было и способов избавления от него.

Не было грани между гаданием и колдовством, между вызовом демонов для исполнения конкретных заданий и подчинением демонам. Крупные ученые еще не родились, а инквизиция[65] пока не создавала серьезных проблем. Раннее Средневековье еще не утратило внутренней свободы, как это произошло после строгостей тринадцатого столетия. Оно представлялось обширной ничейной страной, где магия и наука вполне уживались друг с другом. Многие знатные люди и даже церковные иерархи держали при себе личных магов, астрологов, алхимиков, предсказателей, и никто особенно не интересовался их отношениями с духами. Скорее, наоборот, наличие такого «домашнего» мага работало на укрепление репутации его хозяина, а деятельность самих магов главным образом сосредоточивалась на выборе благоприятных дней, составлении гороскопов и предсказаний на их основе, или, в редких случаях, попыткой разбогатеть за счет алхимии или поиска кладов магическими способами. Иногда магов привлекали для поиска утерянного. Аббат Уолли в 1280 году был отлучен от церкви за то, что за большие деньги нанял человека, наделенного сверхчувственными способностями, для поисков тела брата, утонувшего в реке Уз.