Колдовство в Юго-Западной Руси в XVIII столетии

В том же магистрате, 1705 года, слушалось дело по жалобе мещанки Морской на соседку Зелинскую, от чар которой ей угрожала будто бы опасность потерять здоровье. Морская заявляла, что видела обвиняемую ночью на своем дворе со свечей босую и простоволосую, и что затем в следующую субботу она в костеле доминиканцев, сломав свечу, оборотила ее верхним концом вниз. Зелинская объяснила, что ходила она ночью раздетая, отыскивая свою дочь, которая бежала из дому, свечка же, по ее заявлению, была поставлена в костеле как следует. Не имея однако возможности увериться в справедливости последнего заявления, магистрата на всякий случай приговорил Зелинскую к епитимии – лежанию «крижем» (навзничь с распростертыми по полу руками) в том же костеле доминиканцев в течении двух обедень. Между тем армянин Богдан Лукашевич, узнав об этом, в свою очередь заявил магистрату свои подозрения, что свеча была поставлена в обратном положении, но во вред не Морской, а его жене, которая в этот именно день очень серьезно заболела. В подтверждение своих подозрений, он ссылался между прочим на то обстоятельство, что за несколько дней пред тем Зелинская произносила угрозы его жене в таких словах: «не могла с тобою сладить пани Шагиновая, так я тебя упрячу, но будешь ты здоровая обитать в этом доме». ^[61] При этом надо сказать, что у Лукашевичей велась тяжба с Зелинской за дом.

Эта система запугиваний практиковалась очень часто при каких либо взаимных неудовольствиях, спорах, особенно судебных тяжбах, чтобы склонить таким образом враждебную сторону на уступки, мировую. Нельзя сомневаться, что подобные меры производили желанное действие, достигали своей цели, если судить по тому впечатлению, тому переполоху, какой наводили всегда эти угрозы на тех, кого они касались, побуждая их обращаться за покровительством к властям для ограждения себя от угрожающих несчастий.

Между кременецким мещанином Адамом Еткевичем и мачехой его жены, Анастасией Залесской, велась тяжба за спорную землю (1732 года). Чтобы покончить это дело миром и следовательно в свою пользу, Залесская публично похвалялась не допустить истца и его жену к судебному разбирательству, причинив им тяжкую болезнь. Она говорила в шинке при всех: «когда Адам подал первый позов в суд – он заболел, второй позов подал – сломал руку, за третьим сломит уже шею, жену же его будет ломать во всем теле». ^[62] Подобные угрозы иногда как будто осуществлялись на деле, причинную связь между ними и последующими несчастьями устанавливали по крайней мере в массе.

В магистрате города Выжвы. на Волыни, 1716 года, разбиралось дело по обвинение мещанами Сопронюками мещанки Ломазанки в причинении ею, при посредстве чародейства, смерти нескольким лицам. Дочь Сопронюковой выговаривала Ломазянке, что она «съела ее мать». Лука, сын Сопронюковой, называя ее чародейкой, прибавил: «ты заела Токарика и Хильчука, а теперь и нашу мать; постой колдунья, это даром тебе не пройдет: мы пошлем за палачом, если бы даже пришлось пожертвовать для этого парой волов». Сама Сопронюкова на очных ставках с Ломазянкой говорила: «Действительно, ты извела со света Токарика и Хильчука. Я утверждаю, господа судьи, что мои слова справедливы, принимая на себя всю ответственность за это, и теперь скажу, что лишь только кто поспорит с нею – даром ему это не проходит. Токарик и Хильчук затеяли с нею процесс и скоро померли; тут свидетелей не нужно, я опять утверждаю, что умерли они по ее вине». ^[63]

Колдовство, по народному воззрению, обнимало и другие стороны обыденной жизни, кроме личного, так сказать, вреда, могло причинить и материальный убыток в хозяйстве и прочее.

Летичевским мещанином Михаилом Трублаенком, 1714 года, было получено письмо от крестьянина Ивана Боровского, с поручением прочитать его в полном собрании магистрата. Боровский требовал должной ему от города суммы – 40 злотых, угрожая, в случае отказа, прибегнуть к таинственным средствам, при помощи которых он может разрушить все городские плотины и мельницы. «Мещане летичевские», писал между прочим Боровский, «должны благодарить Бога и делать вклады в местные церкви за то, что он, находясь в городской мельнице, не прикоснулся рукою к жернову, иначе произошли бы весьма дурные последствия для города». ^[64]

Магистрат до того был встревожен этими угрозами, что немедленно занес это письмо в городские книги.