Колдун

– Погоди здесь. Княгиня сама к тебе выйдет, – усадив Сирому в небольшой, но достаточно просторной горнице с вышитыми полавочниками на длинных скамьях и увешанными коврами стенами, высокомерно произнесла девка-чернявка. Ей не нравился ободранный лесной пришелец, уже второй день шныряющий у княжьего терема, но Рогнеда велела обходиться с ним поласковей, и девка старалась. Чернявка знала ее еще полоцкой княжной, и потому еле сдерживала слезы, когда красивую и властную хозяйку кривичских земель в простолюдье за глаза жалостливо называли Гориславой. Чернявка не боялась строгого нрава княгини и, кляня ее несчастливую Долю, потакала ей во всем. Вот и нынче подумала: «Что худого, коли княгиня побеседует с лесным пришельцем? Ведь сразу видать – она черноглазому рада, а ей, бедной, выпало в жизни не много радости…»

Еще раз покосившись на странного просителя, девка шмыгнула за дверь, оставив Сирому одного. Проводив ее взглядом, жрец улыбнулся и ласково огладил лежащий на коленях небольшой, бережно обвернутый крашениной сверток. Ни одна живая душа в мире, кроме него самого, не ведала, сколь ценен этот сверток. Сирома искал его всю зиму. Памятуя о своей провинности, жрец не взывал за помощью к богам, и потому поиски оказались невероятно трудны. Сколько раз он уже отчаивался, сколько раз проклинал свою никудышную жизнь, чуть не дошел до самых Репейских гор, а когда уже сил почти не оставалось и все тело ныло от бесконечных странствий, он нашел его – продолговатый и тонкий, чем-то похожий на плоскую морковку, заржавевший кусок железа с грубо обломанным острым концом. Жалкий обломок оказался под большим синим камнем, похожим на тот, которому кланялись веси, и с виду ничем не выделялся, однако, издали почуяв излучаемую им силу, Сирома благодарно вскинул руки к небесам. Даже после стольких ошибок боги благоволили к нему!

Обдирая кожу и ломая ногти о твердый наст, Сирома извлек железяку из-под камня и, прижав к груди, бережно отер ее подолом срачицы. Он и не мечтал, что когда-нибудь найдет и будет держать в руках останки самого великого из всех мечей от Семиречья до Ра-реки, а ныне это случилось! Когда-то блеск этого меча вел за собой русичей, рубил язов и победно вздымался над головами воинов Германареха, но время сокрушило его, превратив в никчемный обломок старого железа. Однако оно еще помнило прежнюю славу и, дыша прикосновением руки Орея – родителя всех славянских племен, не ведало поражений.

Обернув меч крашениной, Сирома пустился на полночь, в земли заволочской чуди. Настоящее, не знающее промахов оружие могло восстать из праха только под рукой необыкновенного мастера, и Сирома ведал, где его искать. Молва о сказочном кузнеце Хромине с Онег-озера гуляла по всей русской земле. Знающие люди поговаривали, будто в его жилах бушует кровь самого Сварога, и дивные, сработанные им вещи ценились выше золота, но работал он для души, и никто не мог похвалиться, что сумел подрядить Хромина смастерить хоть что-нибудь по договору. Сирома надеялся лишь на удачу, и она не изменила жрецу: едва поглядев на принесенный волхвом меч, Хромин молча забрал из его рук обломки великого оружия и отправился раздувать горнило. Его двое сыновей, такие же нелюдимые и мрачные, как отец, затворили перед Сиромой двери кузни, и только дочь – синеглазая девка-подросток, доверчиво взирая на гостя снизу вверх, предложила ему пройти в избу и «чуять себя як дома».

Три дня Сирома жил под заботливым присмотром Марьяны, с рассвета до заката просиживая у замкнутых дверей кузни и прислушиваясь к звону молотов, а на четвертый день к Вечернице Храмин вышел из кузни. Сперва Сирома даже не понял, что сияло в его могучих, черных от жара руках, а когда разглядел – ахнул. И недаром… Под зазевавшимися лучами солнца, кичась возрожденной красой, сиял-переливался лунным светом легендарный, восставший из праха меч Орея, и, онемев от восторга, весь мир глядел, как играют на тонком и остром, будто трава-осока, лезвии робкие солнечные блики и как просится в сильную и крепкую ладонь узорная, украшенная головой быка рукоять.

– Чем отплатить тебе за труды? – принимая оружие из рук кузнеца, спросил Сирома. И тогда впервые на его памяти, а память жреца была очень долгой, Храмин улыбнулся:

– Ты ничего не должен мне, волхв. Этот клинок отвел меня в битвы прежних дней и позволил коснуться одеяния отца Орея… Не всем и не часто выпадает такая честь… Забудь о плате.

Сирома не стал настаивать. Обернув в ткань драгоценный клинок, он вновь двинулся в путь, только теперь его дорога лежала к Изяславлю. Там ждала Рогнеда. Жаль, конечно, что она не сумела подольститься к Владимиру, но время лечит, и, верно, к лету забывший обиды молодой князь навестит непослушную жену. И тогда прождавший много лет клинок напьется крови…