Колдун

Кроме меня и ее в кухне больше никого не было. Не трудно было догадаться, кому адресован вопрос. Да еще и какой – в лоб же. Как можно на такое ответить? Скажу правду – поведу себя невежливо и даже грубо. А неправду и язык не повернется озвучить.

– Вижу, что осуждаешь, – кивнула она собственным мыслям. – А зря…

Дарина замолчала ненадолго и отвернулась к печи. Таз пополнился румяными пирожками. Теста еще оставалось прилично, а начинка закончилась. Но Дарина продолжила раскатывать тесто.

– Будем делать пирожки с таком, – посмотрела она на меня.

– С чем? – удивилась я.

– Ну я их так называю, – улыбнулась женщина.

Скупая и мимолетная улыбка на короткое время осветила это суровое лицо, и я вдруг задумалась, а не сужу ли ее сгоряча? Ведь я совсем не знаю ее – как живет, чем дышит.

Раскатанное тесто Дарина щедро присыпала сахаром, положив в центр маленький кусочек масла. И все это слепила на манер пирожка.

– Получатся сладкие булочки. Любишь? – снова взглянула на меня.

– С картошкой больше, – честно ответила, но сразу же захотелось попробовать и с таком, как выразилась Дарина. Уж больно вкусное у нее получилось тесто – мягко-хрустящее и маслянистое.

– А ты попробуй эти, – положила она передо мной подоспевшее лакомство.

А ведь и правда очень вкусно. И не верится, что из начинки внутри только сахар. Кажется, что там какое-то повидло или сироп. Очень вкусно и воздушно получилось, в чем я и призналась честно.

– Меня воспитывала бабка – злая и сварливая, – заговорила Дарина, опускаясь на стул. Я подметила, что она устала, и сразу как-то старше стала выглядеть. – Колдовством она промышляла. А родителей своих я и не знала. Да и бабки не стало, когда исполнилось мне тринадцать. Осиротела я, но в детдом не пошла. Соседи оформили надо мной опекунство, а жить я осталась в доме бабки. Сызмальства я умела все то, что делала бабка. Специально меня не учили, само как-то схватывалось. И лечить я ей помогала, и колдовала, и много книжек читала. А вот в школу не ходила, четыре класса всего и окончила, – усмехнулась Дарина.

Слушая ее, я жалела ту сироту, что вынуждена была жить со злой бабкой. Почему-то мне казалось, что и покалачивала та малышку нередко. Но Дарина об этом не обмолвилась, а я уточнять не стала. О таком не спрашивают, такое хотят забыть раз и навсегда. Но мысль эта меня не оставляла.

– Умирая, бабка передала мне свою силу, и до пятнадцати лет она дремала во мне. А как стала я наливаться соками, так и сила моя распустилась и зацвела пышным цветом. И работы прибавилось, порой и на сон не оставалось времени. Людские языки сделали свое дело, и слава обо мне разлетелась по свету. Откуда только не шел ко мне народ. И никому я не могла отказать. Загнулась бы, наверное, если бы не приехал за мной в один день дядька Пантелей и не забрал к себе.

Дарина прервалась и сняла со сковороды партию сладких пирожков. Продолжила, когда отправила жариться последнюю. Я же просто слушала, пытаясь представить себе ее жизнь.

– Жил дядька Пантелей в лесу, отшельником, как вот… Колдун. Тихо у него было, спокойно мне. Народ если и шел к нему, то особенный – наделенный специальными знаниями. Больше дядька никого не принимал, болезных не лечил, силу свою не растрачивал, меня учил уму разуму, да навыкам всяким. Я же у него иногда даже скучала, потому как больше всего любила лечить и видеть, как благодаря мне кому-то становится легче.

Но и я постепенно привыкла к такой жизни, а дядьку Пантелея полюбила как родного, словно и жила все время с ним в лесу. Даже образ бабки стерся из памяти.

Многому научил меня Пантелей. То, что узнала раньше от бабки, было лишь ничтожной каплей того, что умел Пантелей. Но применять умения он мне долгое время не позволял, говорил, что такой силе нужна выдержка, как хорошему коньячку, – улыбнулась Дарина, по всей видимости, своим воспоминаниям.

Я же не очень понимала, чем вызвана ее откровенность. Слушать ее было интересно, но и только. Ничего из услышанного не оправдывало ее в моих глазах.

– Когда я достигла совершеннолетия, Пантелей отправил меня из лесу в село и разрешил пользоваться полученными знаниями. Предупредил только, чтобы делала это с умом. А еще перед расставанием сообщил, что должна буду я ему отплатить добром за добро. Взял с меня обещание, что однажды придет просить об одном деле, и я должна буду ответить согласием.

Ну вот, кажется, сейчас и наступит момент истины. Догадывалась уже, на какое дело тогда намекал Пантелей. Неужели вся забота его была вызвана тем, что еще с детства Дарину пророчили в матери супер колдуну? Как-то это нечестно, что ли. А может даже подло. Но с этого места Пантелей мне уже не казался эдаким добреньким старичком-боровичком.