Колдунья

Когда стоявший в воздухе смог стал рассеиваться, все увидели, что Мартинес лежит на земле. Без движения.

Чако поднялся, к нему стали подходить люди, укрывшиеся в соседних зданиях. Какой-то седой старик первым подошел к лежавшему Мартинесу и не обнаружил никаких признаков жизни.

— Намертво сработано, как дверной гвоздь, — произнес он, закрывая Мартинесу глаза.

Чако осыпали поздравлениями, некоторые похлопали его по спине, предлагая ему выпить.

А он стоял и думал, кому это все было надо. На его руках опять кровь. Он не хотел этого, он пытался всячески избежать такой развязки.

— У меня не было другого выбора, — пытался оправдаться он перед Фрэнсис.

Она стояла поодаль, несколько отстраненно от основной толпы поздравляющих его людей. У нее было испуганное лицо. Ей было невыносимо страшно видеть смерть.

— Выбор всегда есть, — говорила она. — Всегда можно выбрать путь, подобающий цивилизованному человеку.

И это все, что она могла сказать ему сейчас, после его признаний и раскаяний? Неужели она думала, что именно он виноват в том, что случилось? Разве ему хотелось убивать? Почему же она не смогла заставить себя понять его?

Разозленный тем, что она отвернулась от него, даже не спросив о причинах случившегося, Чако убрал кольт в кобуру и пошел прочь от «Блю Скай Палас», возможно навсегда.

Глава 13

Чувство гордости за сына-победителя буквально вырывалось наружу у Армандо де Аргуэлло, и он бросился догонять Чако.

— Дон Армандо, куда вы? — кричала вслед ему жена. — Супруг, постойте!

Ее вопли раздражали Армандо. Конечно, это и понятно, для женщины смерть — зрелище не из приятных.

— Подожди меня в фойе гостиницы, — приказал он. — Я скоро вернусь.

Он торопился догнать сына, который уже скрылся из вида. Его старое сердце так сильно колотилось, когда он спешил за ним по улице, затем по площади, где прогуливались люди. Заметив Чако, Армандо побежал что было сил, боясь, что Чако может окончательно исчезнуть в толпе. Догнав его, Армандо сказал:

— Я горжусь тобой, сын.

Сначала он даже подумал, что Чако не слышит его или делает вид, что не слышит. Затем сын повернулся к нему. Выражение его лица было очень сердитым. Его серые прозрачные глаза пронзили Армандо.

— Если вы гордитесь тем, что я убил человека, тогда вы действительно больной человек.

Однако Армандо проигнорировал сарказм Чако и ответил:

— Я горжусь не тем, что ты убил, а тем, что ты выстоял гордо и бесстрашно.

Чако как будто опалил его взглядом. Он не любил комплиментов. Тем более ему не хотелось выслушивать их от человека, бросившего его…

— Что вы хотите, старый человек?

— Тебя. Земля, которая…

— Я не продаюсь.

— А я и не собираюсь покупать тебя. Я хочу наделить тебя правом первородства, — говорил Армандо, стараясь не обращать внимания на то, что Чако даже рассмеялся, услышав эти слова. — Я хочу, чтобы род де Аргуэлло продолжался.

Чако перестал смеяться, и его глаза опять стали холодными и неживыми. Армандо даже пот прошиб.

— Извините, но моя фамилия Джоунс. Рубен Джо-унс был лучшим из отцов, о котором может мечтать любой ребенок, — сказал он уверенным и непреклонным тоном. — И я не стану пятнать его память, отказавшись от его фамилии, которую он дал мне с честью.

Армандо, осознав свою ошибку, начал лгать, желая исправить положение:

— Нет, нет, я вовсе не это имел в виду. Я могу сделать такой документ, где ты признавался бы моим сыном, поэтому, когда я умру…

— Вы больны?

Сострадание несколько смягчило холодное отношение Чако к отцу. Когда апачи собирались нападать на имение, Чако пришел ему на помощь. И Аргуэлло решил использовать эту черту его характера. До самой смерти матери Чако заботился о ней, как верный сын. Если поступать с умом, размышлял Армандо, то можно внушить Чако мысль о необходимости быть рядом с больным отцом.

— Я уже давно чувствую себя плохо, ужасные боли в желудке. Боюсь, что у меня осталось совсем немного времени, чтобы мы могли лучше узнать друг друга, — сказал де Аргуэлло. Он, конечно, надеялся еще немного протянуть, но его слова явно не были преувеличением. — Жизнь ведь такая хрупкая.

Армандо замолчал, наблюдая за ответной реакцией сына. Несмотря на то что строгие черты лица Чако, унаследованные от Онейды, придавали ему вид хладнокровного человека, все же Аргуэлло заметил что-то такое, что вселяло в него надежду.

Наконец Чако произнес:

— Значит, лучше узнать друг друга? И что вы предлагаете?

Даже несмотря на враждебность в голосе молодого человека, Армандо знал, что победил, и всячески старался подавить улыбку, чтобы не выдать себя.

* * *

— Это работа сатаны! — кричала Минна Такер, когда двое мужчин укладывали тело Мартинеса в фургон. — До каких же пор порядочные люди Санта-Фе будут все это терпеть, спрашиваю я вас?

Несколько голосов поддакивали ей.

Фрэнсис, шокированная увиденным и криками людей, повернулась и направилась в гостиницу, но вдруг Такер, грубо схватив ее за руку, встала на ее пути.

— Простите, — ответила Фрэнсис на эту грубость.

— У Бога проси прощения, — произнесла нараспев Минна, напомнив Фрэнсис ее собственного отца.

— А за что я должна просить прощение?