Колдуны и министры

Моя главная ошибка была в том, что я взял себе в мудрецы этого самозванца, яшмового аравана. Никакой он не пророк, потому что пророк – это тот, кто делает черное белым, а белое – черным. А этот человек не умеет превращать черное в белое, и наоборот, а только говорит, что – черное, а что – белое. А теперь он вообще молчит и сидит, как камень, у меня на шее, а слава его растет, потому что он сидит и молчит. И я не могу казнить его, потому что все мои солдаты возопят, и не могу отравить его, потому что тогда скажут, что с его смертью ушла моя удача. И я больше всего на свете хотел бы прийти к согласию с вами: но я не могу прийти к согласию с одним Арфаррой, если у меня в совете уже сидит другой Арфарра…

Ханалай замолчал. В камере было темно и сыро, и от этой сырости громко потрескивал фитиль в масляном фонаре. Узловатая тень Ханалая протянулась по всему полу, и на стенах поверх ее плясали красоватые сполохи.

– Я чрезвычайно сожалею, – повторил Ханалай, – что не могу прийти к согласию с вами, господин Арфарра.

– Я также чрезвычайно сожалею об этом, господин Ханалай.

Разбойник помолчал, повернулся и вышел.

* * *

На следующее утро Арфарру провели по улицам лагеря к большим белым воротам, в верхней части которых Ханалай имел обыкновение распинать преступников. С него сорвали почти всю одежду. Собралось множество народу. Государь Варназд плакал, закрываясь рукавом.

Ханалай приказал прибить Арфарру за руки к верхним балкам, прямо под фигурами переплетенных деревянных змей, постоял немного и ушел. Потом ушли его военачальники. Часа через три дорога у ворот опустела. Стоял лишь десяток стражников, у стены, закрыв лицо, сидел яшмовый араван. Время от времени в ворота проезжали всадник или телега, один воз, доверху нагруженный сеном, чуть не задел ног Арфарры.

Сначала Арфарре были видны с высоты холмы, и взгорки, обнаженные деревья и цветущие вишни, и дальняя голубая река, изогнувшаяся на солнце. Потом они покрылись каким-то неровным сиянием, стали дрожать и распадаться на капли.

Арфарре стало трудно видеть эти реки и холмы как реки и холмы, словно расскочилась цепочка, связывавшая мир и его глаза.

Солнце закрутилось и заплясало, в небе появилась большая белая птица. Одно крыло у птицы было с красной полосой, другое – с синей полосой. Она летела, тяжело махая крыльями. Это была та самая птица, на которой четверть века назад прилетел Ванвейлен. Птица села у самых ворот, из нее высунулся Клайд Ванвейлен и поманил Арфарру рукой. Арфарра сошел с ворот и уселся верхом на птицу. Ванвейлен обнял его за плечи. Потом птица замахала крыльями и стала подниматься с душою Арфарры в небеса, все ближе и ближе к желтому сверкающему глазу солнца.

Потом Арфарра умер.

* * *

Три дня Ханадар Сушеный Финик старался не ходить близко от Киссура. На четвертый день он взял коня, собаку, девицу из числа пленных, заплел коню гриву, посадил девицу в корзинку и поехал во дворец к Киссуру.

Киссур вышел к нему бледный и немного рассеянный. Коня он погладил, а корзинку велел отнести наверх.

Тогда Ханадар Сушеный Финик сказал:

– Что ты томишься? Сегодня по Левой Реке идут баржи с продовольствием для Ханалая. Можно сжечь их у Рачьего Шлюза.

– Отлично придумано, – сказал Киссур.

Взяли двести человек и поехали.

Все сошло как нельзя изумительней, – баржи сожгли, а одну, с красивыми подарками, даже успели разграбить. Дружина потянулась к столице, а Киссур завернул в Рачий Городок, в семи верстах от городских стен: военным чиновником в этом городке был Хаттар, верный его вассал. С Киссуром были полторы сотни всадников и одна собака. Подскакали к стенам, протрубили в раковины, – ворота, однако, оставались закрытыми.

– Клянусь божьим зобом, – закричал Киссур, – что вы все там, упились, что ли? Позовите Хаттара.

Тут Киссур поднял голову и увидел, что Хаттар стоит на стене вверху, немного прячась за свой щит.

– Что за шуточки, – закричал Киссур, – почему не приветствуешь гостей? Или ты забыл, что гость есть посланец богов и дверь на небеса?

Хаттар некоторое время мялся за своим щитом, а потом ответил:

– Киссур! Я рад бы был раскрыть тебе ворота, но не знаю, захочешь ли ты в них войти. Слышал ли ты, что Арфарра сейчас в стане Ханалая?

Киссур выпучил глаза и вскричал:

– Что за вздор!

– А вот и не вздор, – отвечал Хаттар – а в наш городок пришел человек от Арфарры и Ханалая. Мы слушали его на народном собрании, и постановили перейти на сторону государя и не подчиняться такому, как ты, изменнику.

– Негодяй, – сказал Киссур, – ты забыл долг подданного и вассала!

– Я тоже так думаю, – печально согласился Хаттар, – и, наверное, в следующем рождении я буду гладкокожей лягушкой. Но Арфарра завел обычай делать все по воле народа, а народ прельстился словами этого человека о том, что если мы станем на сторону Ханалая, то, когда столицу будут грабить, нашего городка не тронут.

Тут Киссур краем глаза увидел, что Сушеный Финик украдкой снимает с седла лук. Киссур усмехнулся и закричал: