Колдуны и жертвы: Антропология колдовства в современной России

А вот у нас тама, я взамуж ходила в Сергино <…> у нас там был колдун. Старый старик, борода такая длинная была. А его все ненавидели в деревне, этого колдуна. И вот он все время колдовал. Комбайнер жал, и на усадьбах, и ему сказали не ездить больше жать, пока… молотить на усадьбы, а то, говорит, мы тебя оштрафуем, если ты будешь ездить. А этот старик звал его сёдня молотить. А он не поехал: «Нам, — говорит, — не разрешают». Ну и вот, он поехал в по?лё, утром-то поехал в полё жать, раз не поехал к этому старику — он ему так сделал, что напустил ос! И вот он целый день простоял, не мог уехать с места. Да! Это-то уж я точно знаю. Осы, чё, такая уборка, такой день — солнце, и комбайн стоит! «Это чё, — бабы-те говорят, — вы чё, говорит, с ума сошли, комбайн целый день стоит, это ж беда! Целый день, где комбайнер, чё делат?» А он, его нельзя, ехать нельзя, ослепили осы — и всё. Не может видеть дорогу — черно осы летают. Он вышел из комбайна, ходит, к комбайну приступится — ехать нельзя, осы <…> Потом он, видно, куда-то сходил, кто-то его оградил с молитвой — поехал.

Да и я сама коров пасла — а он ненавидел меня, он был это, сеял раньше, руками ведь сеяли… а меня поставили — чё, я еще молоденька — поставили меня контролировать, ну, вот семена на полё возить, свешать, сколько там с амбару увезли, и караулить его, вот чтобы он не взял хлеба-то! Плохо раньше с хлебом-то было. Чтобы он весь высеял, а то ведь на поле не вырастет. Вот я сижу, а он: «Ё. ный контролер!» — говорит на меня. (Смеется.) Ругатся и плюётся, а потом… пришлась на меня очередь коров пасти, пошла я коров пасти. Коровы… так вот это — с этой стороны овес, с этой стороны овес, посеяны, и лужок. А там никто не загоняет коров-то, боятся — хлеб истопчут. А я чё, бойкушшая еще тогды была, я живо — с той стороны, с другой стороны их это, так накормила, так накормила этих коров, они вышли на угорчик — лежат потом уже, лежат, до одной коровы лежали. А он куда-то пошел, этот старик. Только прошел это мимо коров, а я сидела на угорчике-то… немного прошел, минуты две-три прошло, да как коровы соскочили, да как хвостами завертили, завертили, побежали… никакой овод нет, ничё, мухи-те даже не летают… все в лес, а лес такой густушший был, так токо треск, летят, чисто все убежали, ни одной коровы не осталось! Я стою одна: чё это, все коровы убежали, все чисто. Я давай бежать, искать, и нигде коровы ни одной нет! Пошла в деревню — их и в деревне не видно. Чё, куды? Куда коровы-то девались? Потом иду, соседка говорит: «Таня, ты чё это, спала ли чё?» Я: «Пошто, нет!» — «Да коровы-те, — говорит, — давно уж все прибежали, всех закрыли во двор». Я ищу коров-то, а они уж домой прибежали, все коровы-то. «Дак чё они, пошто, — говорит, — убежали?» — «Я не знаю, — говорю, — убежали и всё!» Хвосты скрутили, как от овода. Вот он напустил на коров-то овод — они и убежали[295].