Колдуны и жертвы: Антропология колдовства в современной России

Соб.: А вот Фекла Сысоевна, она ведь много знает?

Что ты, она не знает!

Соб.: Но ведь травы знает?

Знает, много травы знает.

Соб.: А знает, как стрях лечить, надсаду?

Да, трясёт, лечит.

Соб.: А вы говорите — не знает.

Но ведь так не знает[312].

Этот диалог примечателен коммуникативным недоразумением, вызванным многозначностью лексемы знать в данной культурной среде (и не только в ней, как будет показано ниже). Подобное коммуникативное недоразумение не было в моей полевой работе единственным, избежать его довольно трудно, поскольку глагол знать автоматически срывается с языка и адекватной замены ему нет. Спрашивая информанта, знает ли он такой-то обычай, я всегда имею в виду случаи из жизни, истории, которые помогли бы высветить семантику тех или иных явлений и глубже понять традицию. А информанты понимают это как просьбу научить. Характерный пример:

Соб.: А вот вы, столько детей… у вас. Наверно, вы знаете такой обычай, может быть, рассказывали — насылают на мужиков ребячьи муки?

Не бывало, не делала этого, у меня!

Соб.: Ну, может быть, слышали?

Слыхать — я слыхала, но не интересовалась этим делом. Не интересовалась.

Соб.: Как это вообще делают, что…

А вот не знаю. Не знаю. Сейчас не знаю.

Соб.: Такие истории случались?

Нет, не случались у меня <…>

Соб.: А надо слова какие-то знать?

Бог его знат, не знаю! Вот я век прожила и не знала это дело. Слыхать — слыхала, а вот знать — не знала. Сама это дело не делала[313].

Для носителей традиции многозначность лексемы знать не препятствует адекватному пониманию, как, например, в следующих высказываниях с достаточно сложным, но ясным словоупотреблением:

Вот у нас здесь тоже как-то было, вот у нас этого, Анатолия Георгиевича тоже… кто его знает, у него мать, например, знала. Вот. Тоже я не знаю, правда — не правда[314].

Соб.: А присушивают лекари или это другие люди?

А это кто знат. Кто знат, они какие. Есть которые ведь это… знаются, чернокнижники, черную книгу читают, и всё… с бисями знаются дак[315].

Знал ли он аль може людей он знал, кто знает сделать что-нибудь… [Кузнецова 1992: 119]

Известно, что не только в этой локальной среде глагол знать имеет особый смысл в случаях его употребления в колдовском дискурсе. Однако несмотря на то, что представлениям о колдовстве и соответствующим практикам посвящена обширная научная литература, включающая и специальные работы в области мифологической лексики [Померанцева 1975; Черепанова 1983; Кузнецова 1992; Цивьян 2000; Виноградова 2000; Криничная 2000; Щепанская 1990,2001а, 2001b; Жаворонок 2002 и др.], лексемам действия знать, делать, ладить, портить и т. п. исследователи особого внимания не уделяли, считая, вероятно, их смысл самоочевидным и не требующим дополнительной интерпретации[316]. Вместе с тем разнообразные контексты употребления глагола знать в колдовском дискурсе не позволяют при истолковании его значения ограничиться тривиальным, кочующим из работы в работу суждением, что знать — сиречь обладать некой дополнительной к общему знанию тайной информацией, полученной сверхъестественным путем и выделяющей своих обладателей в особую категорию людей (знатко?в, знатки?х, зна?тных, зна?тливых, знающих, знаменитых, знахарей).

С одной стороны, подобная интерпретация естественно следует из поверий о черной книге и в целом из заговорной традиции, где человека из ряда ему подобных выделяет знание особых текстов и/или приписываемое участие в специальных посвятительных обрядах, например:

Это чернокнижники, наверно, такие бывают… Есть ведь которы грамотные, всё делают[317].