Колье без права передачи

Женщина привела его в большую комнату.

– А где же ваш муж? – на всякий случай поинтересовался Никита, садясь на диван.

– Он… уехал. София! – позвала она дочь. – Выйди на минуточку.

Когда в комнату вошла София в домашнем халатике, Никита вынул пистолет из кармана и направил на женщин:

– Только без паники! Сядьте, сядьте. Девочка, иди ко мне.

– Боже мой! – пролепетала Ариадна, опускаясь в страхе на стул. – Что это? Вы кто? Прошу вас… не трогайте дочь.

– Я не трону ее, – процедил Никита. – Не вздумайте кричать. Вам ничего не грозит, если будете вести себя тихо, спокойно. Понятно? Девочка, иди ко мне.

Софийка, дрожа, подошла к нему, он усадил ее рядом и громко крикнул:

– Ксения Николаевна! Идите к нам!

– Но мама не может прийти… – подскочила Ариадна.

– Сидеть! – приказал он, направив на нее пистолет. – Ксения Николаевна! Не заставляйте меня ждать! Ваша дочь и внучка просят прийти вас.

Ксения Николаевна насторожилась – очень уж странно прозвучало приглашение. Она не слышала голосов ни внучки, ни дочери, только чужой мужской и повелительный голос. Ею овладело беспокойство: как проник в дом мужчина, с какой целью? Она встала с кровати, набросила халат, завязала пояс, после этого вошла в гостиную.

– Мама?! – вытаращилась Ариадна, видя мать на ногах.

Ксения Николаевна даже бровью не повела в ее сторону, ее взгляд остановился на пистолете, приставленном к виску внучки.

– Что здесь происходит? – выдавила она, отметив, какой ужас сковал девочку. Софийка беззвучно плакала. – Кто вы такой? Что вам нужно от нас?

– Колье, Ксения Николаевна, колье…

1936 год, Свердловск

Десять дней Анастасия не могла выяснить, что с мужем, хотя все свободное время посвящала бегу по инстанциям. Через десять дней ее уволили.

– За что?! – Разумеется, она потребовала объяснений.

– Мы не можем допустить, чтобы жена вредителя портила детские души и их сознание, – с трудом произнес начальник школы, опустив низко голову.

– И это говорите вы? Образованный и умный человек?

– Уходите, Анастасия Львовна, – отвернулся он. Ему было стыдно, но он не мог сейчас поступить иначе, опасаясь, что, если не уволит жену арестованного НКВД, ему не поздоровится. Не уберегся, через два года начальника школы постигла худшая участь – его расстреляли.

Так Анастасия потеряла работу. А через неделю ночью ее с семьей выставили из квартиры, не дав возможности ни собраться, ни дождаться утра. Ночь они втроем провели на вокзале, хотя бы под крышей. Анастасия вынуждена была искать жилье, но никто не соглашался сдать квартиру, стоило ей сказать, по какой причине она осталась на улице. Анастасия впервые пала духом. И тут тихий Левка проявил завидную активность.

– Сиди здеся и жди, – сказал он, уходя.

Только вечером Левка вернулся – уставший и взмыленный. Взял чемодан с вещами, которые удалось забрать из дома, и привез ее на окраину города. Комнату он нашел в старом доме у одинокой бывшей купчихи, которая боялась оставаться в доме одна. Вход был отдельный, когда-то в этой части дома – коридорчик и комнатка с печкой – жили нянька и кухарка. Левка предупредил Анастасию:

– Я сказал, ты жена мне. Живем ентим… браком…

– Гражданским? – вяло поинтересовалась она. – Снимай, Левушка, казакин, день черный пришел. Плохо, когда в нашем положении у людей ничего нет.

Казакин Левка носил постоянно, так как в нем Анастасия хранила ценности. Вынув две последние золотые монеты, отдала одну:

– Продай, а то боюсь, что за мной следят.

Левке удалось найти работу – сторожем на складе, когда доказал, что способен зарядить ружье и выстрелить одной рукой. Он стал единственным кормильцем – Анастасию на работу не брали. Продолжив выяснять, где Стрижак и в чем его обвиняют, она обивала пороги, натыкаясь на черствость, хамство, равнодушие. Это был заколдованный круг, по которому ее гоняли – из одного кабинета в другой, из учреждения в учреждение, – заведомо зная, что ответов она не получит. В конце концов Анастасия поняла: добиться ничего не удастся.

Как-то Левка ушел на работу, и в дверь с улицы вдруг кто-то постучал. Анастасия подумала, что Левка что-то забыл и вернулся, открыла дверь, а на пороге… Мартын Кочура. Изменился он мало, но раздобрел. Лицо отечное, значит, часто и много пил. Одет был прилично, явно не бедствовал.

– Ну, здравствуй, Настя… – сказал он, осклабившись.

– Чего надо? – невежливо встретила она Мартына.

– В хату пусти, чего на морозе стоять?

Она подумала, что он должен что-то знать о Николае, только поэтому впустила.

Мартын вошел в маленькую комнату с одной кроватью, остановил хищный взгляд на Ксюше, старательно рисовавшей химическим карандашом праздник Первого мая, ухмыльнулся:

– Ты по наследству Левке перешла?

Она не ударила его, хотя руки чесались. А Кочура поставил на стол бутылку вина, положил сверток, видимо с продуктами. Снова уставился на Анастасию, заговорил:

– Мне хозяйка ваша сказала, что ты с мужем здеся живешь. И кто ж муж? Левка, что ли? Стаканы давай. А где ж он, сморчок трухлявый, безрукий? Где его носит?

– Зачем пришел? – не двинулась она с места. – Говори и уходи.