Колен Лантье

Этьена Марселя глубоко взволновали слова Одри. Ведь и он, правитель самого большого города в королевстве, не знал, что творится за стенами Парижа. Как все люди, облечённые в то время властью, он проявлял глубочайшее презрение ко всему, что касалось интересов деревни, и крепостные, рывшиеся в земле, значили для него меньше, чем домашний скот. Однако, как опытный политик, он понимал, что дофина не очень обрадуют волнения в самых богатых провинциях Франции. Об этом стоило подумать.

– Мы скоро продолжим наш разговор, – сказал он Одри, – а пока вам обоим безопаснее остаться в ратуше. Питаться вы будете вместе со стражей.

– Мне бы хотелось предупредить моего отца, мессир…

– Я распоряжусь об этом. И моли бога, чтобы Готье Маллере был жив, иначе епископский суд велит мне выслать тебя из Парижа. – Его худая рука на мгновение задержалась на плече мальчика. – Но мы уладим это дело, как и многие другие. Даю тебе слово, что Готье Маклере не скоро придёт охота устраивать заговоры против парижского народа.

Глава девятая

Готье Маллере не умер. Его душа крепко сидела в могучем теле. Менее чем через неделю он уже был на ногах. Живой, но пленённый. В тюрьме Пти-Шатле ему учинили допрос в присутствии Этьена Марселя. Капитан королевской стражи мужественно перенёс пытку. Он только отчаянно ругался, когда палач забивал деревянные клинья между его зажатыми в колодки коленями и во все стороны летели брызги крови.

– Кто твои соучастники? – настаивал прево. – Назови их, и я тебя отпущу.

Мессир Готье извивался в путах, но отказывался отвечать. Казалось, физическая боль не властна над этим великаном. После трёхчасовой пытки он назвал имя Перрена Рыжего, но прево не интересовала такая мелкая сошка. Всё же он отдал приказ арестовать Перрена и бросить в какую-нибудь тюрьму. Но Рыжего нигде не могли найти, словно он сквозь землю провалился. Подозревали, что, пронюхав об аресте начальника, он присоединился в Понтуазе к войскам Карла Наваррского.

– Кто из людей дофина укрывается в Париже? – допытывался прево с упорством, не уступавшим упрямству арестованного.

Вконец измученный этим поединком, Готье Маллере предпочёл упасть в обморок.

– Отложим это до завтра. Утром ты у нас заговоришь! – спокойно заявил Марсель.

Палач и его подручные следили за удалявшимся прево. Его тень зловеще вытянулась под этими мрачными сводами. «Он держался бы под пыткой не менее стойко, – подумал палач и содрогнулся. – О горе, какие тяжёлые наступили времена!»

Прево, этот калиф на час, не слишком прочно стоял на своём пьедестале, и поэтому палач при допросе капитана королевской стражи не находил нужным прилагать всё своё умение. Деревянные колодки, сжимавшие колени пытаемого, не были на этот раз пригнаны плотно, и благодаря этой предосторожности кости остались целы.

Как только в мрачных лабиринтах стих шум шагов прево, мессир Готье осторожно приоткрыл глаза.

– Чёрт тебя подери, ослиная голова, да сними же с меня скорей эти колодки! Они весят не меньше чем по сто фунтов. Я уже думал, что вот-вот подохну, а этот дурак колотил по клину с такой силой, будто у него был зуб против меня.

– Клянусь головой, мессир Готье, мы не могли иначе, – оправдывался палач. – Прево глав не сводил с моих рук, и я дрожал от страха, что он заметит обман. – Человек в чёрном стал развязывать ремни, скреплявшие деревянные колодки. – А как же завтра, монсеньёр? Я не знаю, удастся ли мне снова обмануть прево.

Мессир Готье чуть было не проговорился, что завтра он будет далеко, но вовремя сдержался. В эти смутные времена, когда повсюду было предательство, любая неосторожность могла испортить всё дело.

– Завтра?.. У нас пока ещё сегодня, Жан!

Вошли двое стражников и тюремщик, чтобы увести бывшего капитана.

– Чёрт вас побери, Венсан и Лямармот! Нечего вам строить такие рожи! Дайте-ка мне опереться на ваши плечи. Пройдёт немного времени, и я снова буду вашим начальником.

Но, хотя они и охотно исполнили его просьбу, красноречие мессира Готье, по-видимому, их не слишком убедило.

Опираясь на них, капитан удалился. Ноги его волочились, а позади оставался кровавый след.

Палач и его подручные возились со своими зловещими приспособлениями. Их рабочий день подходил к концу.

– Ничего не уносите, – сказал Жан. – На рассвете мессира Готье снова передадут в наши руки.

Рано утром, когда тюремщик в сопровождении стражи вошёл в тесную камеру Готье Маллере, она оказалась пустой. Ночью птичка улетела.

О том, кто помог ему бежать, так никогда и не узнали. Следствие вёл сам Этьен Марсель и грозил предать всю стражу в руки палача. Но никто ничего не видел и не слышал, как если бы живая плоть, состоявшая из двухсот фунтов костей и мяса, внезапно растворилась в воздухе.

А Марсель лишний раз убедился, что власть его была отнюдь не прочной. За фасадами введённых им новых учреждений продолжала действовать старая машина.

* * *