Колесница Джагарнаута

В зимнюю сумрачную ночь, во время первого патрулирования на самаркандской площади Регистан, он получил удар ножом в спину. Красная гвардия, в которую он записался добровольцем, стала слишком ненавистна всяким мухамедбаям, бахрамбекам, каландаровым, капиталы, лавки, ростовщические конторы которых были отобраны трудящимися. Первая рана, первая физическая боль нисколько не охладила революционного энтузиазма. Уже на второй день революционное "спасибо" комиссара из ревкома, явившегося в военный госпиталь проведать красногвардейца, подняло на ноги Алексея Ивановича. Ночью, в мороз и стужу он скакал на коне с революционным отрядом в Ургут, где объявились бандиты. Первая рана, первая боль! Именно они определили воинский путь бойца революции, определили его военную профессию, как называл ее профессор.

Удар ножа, выкованного в обыкновенной кузнице в квартале кузнецов, стал уроком. Удар классового врага определил его дальнейшую судьбу, всю его жизнь на многие годы. Алексей Иванович не мог, пожалуй, припомнить дня, если не считать дней, проведенных в выбеленных известкой стенах госпитальной палаты, а таких дней было немало, когда бы он не сидел в седле и не мчался куда-то в пустыню, в степь, в горы. Левое плечо его побаливало от ремня карабина, а тело ныло. Алексей Иванович, увы, не мог похвастаться неуязвимостью. И он откровенно завидовал своим удачливым товарищам по оружию, которые умудрялись выходить без царапины из самых жестоких схваток с врагами. Счастье, впрочем, не оставляло и Алексея Ивановича. Сколько ранений пришлось на его долю и на Закаспийском, и на Семиреченском, и на Ферганском фронтах, и под Каахка, и под станцией Казанджик, и во время штурма Бухары, в Кермининской операции, и под Байсуном, и в знаменитом сражении с энверовцами у Бальджуана, и на берегах Амударьи! Но почти все раны были не слишком тяжелыми и позволяли не залеживаться на койке в полевых лазаретах. Только раз строевая служба прервалась было на Памире, и тогда не миновать бы Алексею Ивановичу демобилизации. Но слишком большая отдаленность театра военных действий помешала ему явиться для переосвидетельствования. Надо было воевать, и хромой комэск столько сотворил блестящих дел, что ни у кого не поднялась рука, чтобы отчислить его. Он доказал, что и с больной ногой можно отлично командовать полком, а затем бригадой. И лишь личное участие в боевой схватке с бандой сатаны уральца оборвало цепь славных воинских дел Алексея Ивановича.

Оборвало, по-видимому, навсегда.

Он вышел из госпиталя. Он послушался профессора и нашел дело увлекательное, серьезное. Такое дело, которое заставило отступить болезни, недуги, быть может, и самою смерть. Он учился долго и упорно. Он сделался инженером, творцом каналов и ирригационных сооружений, проводником воды, без которой на Востоке нет жизни. Он торопился учиться, он все еще боялся, что не успеет, что старые ранения свалят его, не дадут доучиться, не оставят времени заняться любимым делом. И он на годы отгородился от людей, не знал личных привязанностей. Впрочем, и в годы гражданской войны он так отдавался воинскому делу, что умудрялся забывать обо всем личном. Тогда походы, а теперь далекие экспедиции, почти непрерывные, мешали ему обзавестись семьей, домом. Он никогда не хвастался этим, но все свои привязанности отдавал товарищам по оружию, а теперь товарищам по работе.

Окружающим он казался чересчур черствым, сухим, непреклонным. Он и был таким на самом деле: не открывал никаких лазеек для нежных чувств, для сердечных волнений. Это исключалось.

И вдруг... Вдруг все изменилось.

Отчаянно он старался думать о кяризах, колодцах, соединяющих их подземных канъат, о каналах и арыках, о величии человеческого труда, о древних ирригаторах... Но думал о нежных огненных глазах, о нежных обездоленных рабынях, о пророчицах, о том, что сейчас девушка со сказочно волшебным именем Шагаретт едет в вагоне почтового поезда вместе со своей подружкой Судабэ и важной, строгой супругой толстоликого арчина и, наверное, даже не вспоминает о нем, радуясь, что вырвалась из лап бардефурушей - работорговцев XX века - и возвращается в родные кочевья.

Шагаретт! Какое поэтическое имя. В нем есть даже что-то есенинское: "Шаганэ ты моя, Шаганэ"!

- А ты, комбриг, раскис, размяк, оказывается, - вслух проговорил он. - Ну и ну!

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Изменчивость судьбы и непостоянство

счастья...

А м и н Б у х а р и

Далекий конь мчался во весь опор. Облако красной пыли двигалось удивительно быстро. Всадник скакал без дорог и тропинок, прямо по целине. Уже одно это говорило - что-то случилось.

Всадника в предгорной степи начальник приметил сразу. Привычка следить за степью осталась еще от горячих времен гражданки. Тогда нельзя было зевать. Приходилось смотреть да присматривать.

Всадник нервно гнал коня. Начальник, твердо упершись ногами в каменистую осыпь, испытующе изучал и всадника и коня.

- Кумандан! Зеленая шапка! - уверенно сказал Аббас Кули. - Горяч товарищ. По солнцу гонит. Коня запорет. Неприятные вести!