Колесница Джагарнаута

Колхозники днем в поле на тракторе, за плугом, с лопатой, с мотыгой. На хирманах борются за колхозный урожай. А ночью они бойцы-активисты в бригадах содействия пограничным заставам. И всюду — и в пустыне, и в горах, и в степи — рядом с зеленоверхими фуражками мелькают папахи. Туркменские воинственные джигиты преследуют нарушителей, вылавливают, рискуя головой, контрабандистов, подозрительных типов, «мирных торговцев», у которых под халатами почему-то прячутся револьверы, обрезы, николаевские червонцы, мешки с килограммами опиума.

Даже за рубеж просочилась слава председателя Овезова. «Он всюду сам, да два уха!» — высшая похвала его бдительности. Его иронический прищур глаз узнали многие отчаянные нарушители из контрабандистов. Страшен прищур его правого ястребиного глаза, когда к щеке прижат ласковый глянцевый приклад именного карабина, который он хранит с времен гражданской войны. Карабин всегда в углу хаули смазанный, начищенный, в боевой форме. Карабин отлично пригодился теперь, когда граница — кипящий котел, когда меткий прищуренный глаз ищет мушку и цель за ней, когда твердый палец медленно, уверенно нажимает на спусковой крючок и грохает выстрел. «Убирайся к праотцам!» — тихо говорит Овезов.

«Если ты не выстрелишь, в тебя выстрелят», — говорит медленно Мансуров, проследив в бинокль, как взлетела меховая шапка бандита и мгновенно исчезла голова в хаосе камней. Жутковато взвизгивают пули, совсем рядом вспыхивают фонтанчиками щебенка и песок.

В контрабандисты идут калтаманы, басмачи, бандиты. Многие из них изрядно умеют стрелять. А хозяева, те, кто снабжает их оружием и патронами, покуривают сейчас у себя в своих хорасанских имениях. Для них контрабанда — доходная, спокойная коммерция. На них работают исполнительные приказчики — с винтовками, наганами, кинжалами. Что из того, если кто-то из таких приказчиков не вернется, если где-то его закопают в ущелье, набросают на могилу камней, в лучшем случае воскликнут: «О-ом-ин!» Хозяин спишет в убыток известную сумму, чтобы нажиться на следующей, более счастливой сделке.

А что люди подвергают себя из-за десятка кран смертельной опасности, что жизни людей «на базаре вечности» идут за гроши — это никого не тревожит.

Овезов знает свое дело. Он отличный председатель колхоза и опытный земледелец. В свои пятьдесят лет он неутомимо правит трактором и столь же умело скачет на коне. Ему пятьдесят лет, но вчера он прошел за три часа двадцать семь километров, чтобы поднять погранзаставу «в ружье». Вчера же перед строем бойцов в зеленоверхих фуражках Овезову и трем его колхозникам комендант погранучастка вручил медали «За боевые заслуги». Боевые награды в мирное время мирным крестьянам Тедженской долины. Граница слишком близка. Граница тревожная, ощерившаяся винтовочными дулами, полная опасностей. А какая это граница — можно судить по тому, что на красном шелковом халате Овезова появилась еще не так давно медаль «За отвагу». А такие медали дают тем, кто заслужил их в бою.

Бои не утихают. Как в такой обстановке усидеть в комиссии, заниматься изучением каких-то планов, схем, бумажек, смотреть в оливковые, равнодушно-вежливые лица персидских чиновников, зная, что они будут делать все по-своему? Как в такое время сидеть сложа руки? Равнодушно наблюдать, как в одно мгновение какой-нибудь калтаман, не без попустительства кого-либо из чиновников, сведет на нет все усилия пограничной комиссии.

Ночами выстрелы будят раз пять-шесть. Хватаешься за ружье. Выбегаешь на окраину аула по теплой еще пыли. Всматриваешься в скачущие тени всадников, прислушиваешься к затихающему топоту копыт, такому тревожному, зловещему в ночной тишине.

Уж лучше поменьше спать.

Алексей Иванович в помощь пограничной комиссии по водным проблемам привлек стариков — народных ирригаторов. Яшулли фанатично уважали тех, кто занимался водой, кто старался увеличить поступление воды с Туркмено-Хорасанских гор на поля оазисов Каахка, Чаача, Меана. И хоть яшулли имели связи в прошлом с калтаманами и с зарубежными туркменами-джунаидовцами, в них Алексей Иванович нашел преданных помощников в делах водного разграничения, а когда в том появлялась нужда — и беззаветных воинов.

Именно от яшулли — а для того чтобы они разоткровенничались, потребовалось не так уж много времени — Мансуров много подозрительного узнал о селении Чайная Роза.

«Тихий, смирный, работящий», — говорил Овезов об аптекаре из этого богатого селения Меллере. Но тут же добавлял: «Оби гурэ гирифтанд» — «Из незрелого винограда сок выжмет».

Еще опаснее толстый глиняный хум — господин зарубежный шейх, мюршид-абдал Абдул-ар-Раззак, повадившийся в селение Чайная Роза. «Он выхлебает все вино, — говорил Овезов, — и по чаше камнем ударит».

Что делает он, шелудивый верзила, облезший шиит, среди суннитов-туркмен? Ведь шииты враги суннитов! Зачем совершает странные свои паломничества, что вынюхивает своим «бинии пахи» — толстым, приплюснутым, совсем не персидским носом, зачем выписывает кренделя своими ногами по Серахской степи?