Колесница Джагарнаута

Ни секунды не задерживаясь, Аббас Кули погнал коня в сторону, проверяя на всем скаку, загнан ли патрон в ствол. Отскакав шагов с триста, он осадил и круто развернул коня; поднял винтовку и показал ею вдаль. Великолепная фигура воина-всадника врезалась гранитным монументом в оранжево-кирпичное предзакатное небо. Так древние Рустемы и Кёроглы вступали в бой с злыми кочевниками.

Только теперь, проследив за направлением, куда указывала винтовка, все увидели: на глиняном возвышении сидел здоровенный стервятник. Он спокойно крутил головой с огромным клювом, видимо чуя поживу.

Все свершилось в считанные секунды. Стремительно всадник со сверкающей молнией — винтовкой в руке помчался мимо стервятника шагах в полутораста от него.

— Смотрите! — вырвалось единым вздохом у пограничников. — Неужели!

Глухо прозвучал, поглощенный степными просторами, выстрел из винтовки. Стервятник взмахнул крылами и сник на земле безжизненным комом перьев.

С ликующими возгласами пограничники поскакали к глиняному возвышению. Они ликовали, потому что такой стрелок не мог не вызвать восторга. И сами бойцы преотлично стреляли, но чтобы видеть такое! Скромно Аббас Кули вернул пограничнику винтовку. Петров не удержался и обнял от души контрабандиста. Пограничники кинулись его качать.

Нарочно Аббас Кули проехал поближе от Соколова, явно напрашиваясь на похвалу. Кто не рад улыбке славы!

И комендант не отказал контрабандисту в похвале.

— Молодец! А теперь показывай дорогу! Первую же отбитую винтовку получишь, славный… кхм… контрабандист ты!

Любил свое пограничное дело товарищ Соколов и любил хороших воинов. В его представлении хороший стрелок не мог быть плохим человеком.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Ты завыл, о волк! И не разжалобило меня твое завывание.

Али ибн Зейд

Нухур… Нухур навсегда запомнится Алексею Ивановичу. И не только потому, что Нухур — малый рай на земле, внедрившийся в ущелье серо-свинцовых скалистых хребтов Копетдага. Не только потому, что после отвратительной солоноватой, теплой воды степных колодцев и скудных ручейков здесь на самом дне ущелья, по крутым склонам и где-то даже из верхушек скал бьют обильные толстые струи холодных как лед родников и ключей. Не только потому, что человек, попавший внезапно в гигантский тенистый парк из чинар, карагачей, тополей после выгоревших каменистых, лишенных растительности равнин или желто-красных сыпучих барханов, приходит в восторг. Не только потому, что по своему живописному пейзажу, по своим восточным постройкам из глины и камня, красочно облепившим склоны и обрывы гигантского естественного цирка, в который переходит узкая щель из могучих утесов, Нухур ни с чем не сравним. Он — разительная противоположность всему тому, что видишь в пустыне, прижавшейся к Копетдагу, опаляющей своим огненным дыханием все живое. Здесь за стеной из скал живет трудолюбивое племя туркмен-нухурли.

Близость к границе делает жизнь нухурцев тревожной и нервной. Граница совсем рядом. И появление зеленых фуражек у Главных ключей под трехсотлетними чинарами всполошило, обеспокоило кое-кого…

Пока бойцы наслаждались ледяной водой, не пытаясь даже поберечь себе горло, Соколов с несколькими кавалеристами облазили окрестные скалы и головоломные тропинки, спускавшиеся по откосам цирка.

В начальнике экспедиции произошла удивительная перемена. Еще вчера при малейшем намеке на необходимость участвовать в каких-то, как он говорил, операциях по вылавливанию контрабандистов и диверсантов он болезненно морщился. Он считал, что дело работников экспедиции в высшей степени мирное дело, и всячески тушил воинственные порывы Аббаса Кули. В Нухуре Алексей Иванович стал тем боевым командиром, каким его знали в годы гражданской войны. Он чуял опасность. Все его настораживало. И тотчас же по приезде он послал Аббаса Кули в «разведку». А Аббаса Кули и уговаривать не понадобилось. Аббасу Кули надоела размеренная мирная жизнь, и он ринулся в самую гущу приключений. И не потому только, что он по служебному положению — проводника и переводчика — подчинялся начальнику экспедиции. Закаленный в борьбе с дикой природой, прирожденный степняк Аббас Кули с первых дней работы в экспедиции почуял в начальнике воина и вождя. Шрамы на лице, орлиный взгляд, военная осанка, наконец, то немногое, что было ему известно о боевых делах начальника экспедиции, порождали преклонение. Такую преданность не расценишь на рубли или персидские туманы. Любовь и восхищение здесь были односторонними, какими они и должны быть в Азии. Служа начальнику экспедиции, Аббас Кули — полуразбойник-полурыцарь, полугерой-полумошенник — был счастлив. Он не анализировал своих чувств. Да он и не способен был их анализировать. Чем пуд ума, лучше фунт счастья.