«Что привело тебя ко мне, сын мой?» — спросил бог.
«О свет всего мира! — воскликнул Фаэтон. — Дай мне доказательство того, что ты — мой отец!»
Гелиос обнял сына и сказал:
«Да, ты мой сын. А чтобы ты не сомневался более, проси у меня, что хочешь. Клянусь водами священной реки Стикса, я исполню твою просьбу.»
Едва сказал это Гелиос, как Фаэтон стал просить позволить ему проехать по небу вместо самого Гелиоса в его золотой колеснице.
«Безумный, ты просишь невозможного! — в ужасе воскликнул Гелиос. — Сами бессмертные боги не в силах устоять в моей колеснице. Подумай только: вначале дорога так крута, что мои крылатые кони едва взбираются по ней. Посредине она идет так высоко над землей, что даже мной овладевает страх, когда я смотрю на расстилающиеся подо мной моря и земли. В конце дорога так стремительно опускается к берегам Океана, что без моего опытного управления колесница стремглав полетит вниз и разобьется. Наверное, ты ожидаешь встретить в пути много прекрасного. Нет, среди опасностей, ужасов и диких зверей идет путь. Узок он, если же ты уклонишься в сторону, то ждут тебя там рога грозного тельца, там грозит тебе лук кентавра, яростный лев, чудовищные скорпионы и рак. Поверь мне, я не хочу быть причиной твоей гибели. Проси все, что хочешь, я ни в чем не откажу тебе, только не проси этого. Ведь ты просишь не награду, а страшное наказание!»
— Но ничего не хотел слушать Фаэтон, — вздохнул, увлекшись рассказом, Диокл. — Обвив руками шею Гелиоса, он просил исполнить его просьбу.
«Хорошо, я выполню ее. Не беспокойся, ведь я поклялся водами Стикса», — печально ответил Гелиос. Он повел Фаэтона туда, где стояла его колесница. Залюбовался ею Фаэтон: она была вся золотая и сверкала разноцветными каменьями. Гелиос натер лицо Фаэтону священной мазью, чтобы не опалило его пламя солнечных лучей, и возложил ему на голову сверкающий венец.
«Сын мой, — сказал он. — Помни мои последние наставления, исполни их, если сможешь. Не гони лошадей, держи как можно крепче вожжи. Не подымайся слишком высоко, чтобы не сжечь небо, но и не опускайся низко, не то ты спалишь всю землю. Все остальное я поручаю судьбе, на нее одну и надеюсь. Бери крепче вожжи… Но, может быть, ты изменишь еще свое решение? Не губи себя!..»
Резкие удары в дверь оборвали Диокла на полуслове.
— Что? — вскинулся осоловелый Квинт. — Кто?!
Он обвел сонными глазами комнату, подозвал раба-египтянина и показал пальцем на дверь:
— Гони! Скажи, что в этом доме отдыхает благородный квирит, который не желает дышать одним воздухом с афинскими бродягами!
Раб подскочил к двери, отворил ее и в испуге отпрянул.
На пороге стоял окровавленный человек. Хитон и гиматий его были изорваны.
Эвбулид с трудом узнал в вошедшем нанятого утром на сомате надсмотрщика.
— О, моя жалкая судьба! — завопил тот, валясь на пол. — Кто заплатит мне за страшные раны и побои? Кто заплатит мне за одежду?
Хмель мгновенно вылетел из головы Эвбулида.
— Что стряслось? — подбежал он к надсмотрщику. Затряс его за плечи. — Почему ты здесь? Где мои рабы?
— Будь они прокляты, твои рабы! — всхлипнул надсмотрщик. — Я видел сотни, тысячи всяких рабов, но таких… таких… Тот, кого я должен был бить истрихидой, оказался сильней самого Геракла! Он вырвал петли из крыши, проломил мне своим кулаком, как молотом, голову — о-оо, моя несчастная голова! Кто заплатит мне за…
— Молчи! — замахнулся Эвбулид. — Иначе я вообще оторву ее вместе с твоим лживым языком! Говори толком: что с мельницей? Где мои рабы?
— Мельница цела! — завыл надсмотрщик. — А рабы… рабы бежа-а-ли!..
— Как бежали? — опешил Эвбулид. — Куда?!
— К гавани, господин! Я видел, как этот… о-о, моя голова, как он показал сколотам рукой в сторону гавани и что-то крикнул на своем варварском языке! Я тоже поглядел туда — и увидел готовую к отплытию триеру!..
— Я же говорил, Эвбулид, что ты дурак! — стукнул кулаком по столу Квинт.
— О боги! Это все Гермес, его месть! — бормоча, заметался по комнате Эвбулид. — Что же теперь делать… Что? Гедита, Фила! — вдруг закричал он.
— Отец! — подскочил к нему Диокл. — Разреши мне сбегать в вертеп! Всего за несколько драхм грузчики живо изловят этих негодяев!
— Где? В море?! — дал затрещину сыну Эвбулид. — Теперь только одна надежда, что в гавани задержался еще какой-нибудь корабль, и мне удастся уговорить его триерарха за оставшиеся полторы мины догнать сколотов… Гедита, Фила, где вы там? — вновь закричал он. — Развлекайте пока нашего гостя! Я — скоро!
— Не забудь, когда вернешься, рассказать про триумф в Риме! Ты обещал… — только и успел крикнуть вдогонку отцу Диокл.
— Гребите живее! Еще! Еще!! По оболу каждому! По два обола! По три!!
Эвбулид бегал между скамеек потных гребцов-рабов, разбрасывая направо и налево медные монеты. То и дело он подбегал к келевсту[54]
и флейтисту, прося задать самый быстрый темп гребле, какой только возможен.