Колесо Фортуны

- По вашему мнению, мне следовало отрубить им головы? В первый месяц царствования окружить свой трон эшафотами и залить его кровью? Даже если бы я поступила так, меня бы все равно подозревали в убийстве мужа, а потом сказали бы, что я убила убийц, чтобы скрыть следы... Я выше этих мерзких домыслов. Пусть подозревают в чем угодно. Достаточно одной трагедии.

Я и так никогда не прощу себе, что не смогла предотвратить ее.

- Люди больше любят себя, чем уважают, поэтому довольно легко и быстро прощают себе любые прегрешения... Вы пожалеете о грубой и неловкой поспешности своих друзей по другой причине - ваш муж не успел обмануть надежды, которые пробудил.

- Эти надежды стоят не больше, чем стоил он сам.

- Надежды - великая сила, ваше величество. Они могут многое. Надежды могут даже воскрешать мертвых.

- Это вздор, граф: мертвые никому не опасны.

- Мертвые могут оказаться опаснее живых. О мертвых не принято говорить дурно, стало быть, они лишены недостатков. Более того - им можно приписать любые достоинства, а они уже просто не в состоянии скомпрометировать себя.

- Уж не хотите ли вы... - с трудом прикрывая гнев сарказмом, сказала Екатерина, - уж не предсказываете ли вы воскресение из мертвых Петра Третьего? И что он будет мне опаснее, чем был?

- Нет, ваше величество, я не занимаюсь предсказаниями. А что касается вас, то не трудно предвидеть - вы убили мужа, чтобы захватить трон, вы убьете еще многих, чтобы его сохранить. Чужими руками, конечно.

- Да как вы смеете?!

- Вы хотели услышать правду? Я вам ее сказал. Люди не говорят правду, рассчитывая на какую-то выгоду, или из страха. Я не ищу выгоды, и мне нечего бояться.

- Вы... вы... Я вас...

Екатерина вскочила, схватила колокольчик и яростно затрясла им.

- Вы напрасно звоните, - сказал Сен-Жермен. - Вас не услышат.

Екатерина продолжала трясти колокольчик, но никто не появлялся. Внезапно смысл сказанного графом дошел до сознания императрицы, ужасная догадка заставила ее побледнеть и попятиться.

- Что... что вы с ними сделали?

- Ничего опасного. Я ожидал, что наша встреча примет такой оборот, и принял меры предосторожности.

Впрочем, вы все равно даже не сможете никому рассказать о нашей беседе, так как поставите себя в смешное положение, а для вас нет ничего страшнее, чем оказаться смешной.

- Что... чего вы хотите? - все более пугаясь и отступая еще далее, пролепетала Екатерина.

- Вы напрасно так пугаетесь, - впервые усмехнулся Сен-Жермен. - Мне совершенно не нужна ваша жизнь, я не собираюсь на нее покушаться. И ничего не хочу. Это вы хотели услышать приятную ложь, а услышали правду.

В том, что она горька, вам некого винить, кроме себя...

Но вы слишком любите себя, чтобы признаться в этом даже себе самой. Я мог бы сделать так, чтобы вы забыли нашу встречу, но не сделаю этого. Пусть воспоминание о ней хотя бы немного умерит ваше безграничное себялюбие и мстительную жестокость. Прощайте, ваше императорское величество.

Сен-Жермен вышел. В кабинете снова зазвенел колокольчик, но сидящий в кресле Шкурин не шелохнулся.

Императрица оттолкнула ее и ушла в опочивальню.

Постель под балдахином была приготовлена, но Екатерине было не до сна. Она прошла в кабинет, села за стол, но тотчас вскочила, заметалась по кабинету - ее душили бешенство и страх. Еще никогда никто не осмеливался так говорить с ней... Даже раньше, когда она была всего-навсего великой княгиней, не в чести и не в милости...

И вдруг теперь, когда она императрица и самодержица всероссийская! Как он посмел? И что он сделал со Шкуриным? Не иначе, как чем-то опоил...

Екатерина звякнула колокольчиком, Шарогородская тут же появилась в дверях - видно, так и стояла все время за дверью, прислушивалась.

- Где моя табакерка? Почему ее никогда нет на месте?

Шарогородская приподняла лист бумаги, свисающий со стола, - табакерка лежала под ним.

- Извольте, ваше величество.

- Сама вижу, - буркнула Екатерина. - Этот скотьина спит?

- Спит, ваше величество.

- Убирайся!

Даже две понюшки подряд не принесли облегчения, не успокоили, и она в смятении и страхе металась по кабинету. Он знал, что делал, этот проклятый граф, знал, что она не может рассказать, выставить себя на осмеяние... И при том смотрел... ах, как он смотрел на нее, негодяй! Будто перед ним не императрица, а...

Мало-помалу страх угасал, слепое бешенство переходило в пронзительную ненависть, смятение и растерянность отступали перед холодным разумом, которого она до сих пор не теряла. Прежде всего нужно трезво во всем разобраться. Кто он такой, этот граф Сен-Жермен, и зачем приходил? Поначалу казался человеком вполне светским, она и поддалась первому порыву, хотела привлечь на свою сторону, обласкать, очаровать - политика делается не только в кабинетах, она делается и в салонах.

Там создаются репутации в глазах света, венчают славой или губят насмешкой. Парижские салоны определяют мнение всей Европы... А бывает ли он в этих салонах?

Да и граф ли он? На лбу у него не написано... Мало ли их, самозваных маркизов, баронов, которые на поверку оказываются обыкновенными проходимцами, мошенниками.