Колесо Фортуны. Репрезентация человека и мира в английской культуре начала Нового века

Весьма характерно, что о золоте сказано у Донна «gold to ayery thinnesse beate»: «откованное до воздушной тонкости». Речь здесь идет не столько о чисто технической терминологии, сколько о специфически-герметическом понятии «мучения материи во имя высвобождения духа». Так, один из крупнейших знатоков алхимии, Юлиус Эвола пишет в своей книге «Герметическая традиция»: «Как известно, «семя» или "золото профанов" символизирует непреображенную личность. Это – "король, не являющийся королем", ибо он "не предстоит Небу, но – повержен"… И в этом состоянии падения мы должны помнить, что душа подвержена воздействию животного начала – страстям и инстинктам… Герметическая максима "Убей живое" имеет в виду в первую очередь именно эти порывы – все, что связано с элементом Марса [т. е. железом. -А. Н.], и золотом, запертым в темнице «я», ограниченного телом. Именно на этот аспект личности распространяются в герметических трактатах метафоры ковки, битья и плющения; Пламя же Искусства, воздействию которого Материя Делания подвергается на данном этапе, символизируется любым орудием, способным ранить: мечом, копьем, ножницами, молотом, серпом и т. п.».[553] После этого комментария понятно, что появление образа «отковываемого золота» неумолимо-логично следует за словами о подлунных любовниках, «наделенных лишь чувственною душой», которые не могут «допустить отсутствия [возлюбленного], ибо с ним уходит то, что составляло суть [их любви]». Специфика языка поэзии метафизиков состоит не в использовании технической или «ученой» терминологии, а в том, что таковое использование предполагает обязательное наличие за этой терминологией неких духовных практик: «То, что внизу, подобно тому, что вверху».

Эмблема XXI из Michael Maier. Atalanta Fugiens. Oppenheim, 1618

Эффективность привлечения алхимической иконографии для интерпретации донновских текстов можно продемонстрировать, анализируя одно из поздних «теологических» стихотворений Донна, на первый взгляд, уже в силу самой своей тематики от алхимии далекое. Однако в донновском «Resurrection» – «Воскресении» – центральный образ стихотворения строится на уподоблении мертвого Христа, ждущего воскресения, золоту, спящему в земле:

[His body] For these three days become a mineral;
He was all gold when he lay down, but rose
All tincture and doth not alone dispose
Leaden and iron wills to good, but is
Of power to make even sinful flesh like his.

[ «Его тело] на три эти дня стало минералом;/ Он был золотом, когда лег [в могилу], но восстал/ Тинктурой всего, обладая не только/ Волей олова и железа преобразиться в совершенный металл (т. е. – золото),/

Но властью преобразить даже нашу грешную плоть»].

Алхимический контекст данной метафоры был указан Э. Крэшо[554] и Стантоном Дж. Линденом,[555] однако исследователи проигнорировали ряд иных алхимических аллюзий, присутствующих в стихотворении.

Текст Донна начинается следующим образом:

Sleep, sleep, old sun, you canst have not repassed
As yet, the wound thou took'st on Friday last;
Sleep then, and rest; the world may bear the stay,
A better son rose before thee today,
Who, not content to enlighten all that dwell
On earth's face, as thou, enlightened hell,
And made the dark fires languish in that vale,
As, at the presence here, our fires grow pale.

[Спи, спи старое солнце, ты еще не смогло оправиться/ от раны, полученной в [Страстную] Пятницу;/ Спи же и отдыхай; мир сможет вынести твое промедление:/ Лучшее Солнце взошло сегодня прежде тебя,/ – Тот, Кто не удовлетворится лишь тем, чтобы озарять все, сущее/ на лице земли, как ты, но озаривший Ад/ И заставивший угаснуть темные огни в долине [скорби],/ А наше пламя – взметнуться ярче, ибо Он – здесь].