Колесо Фортуны. Репрезентация человека и мира в английской культуре начала Нового века

В самом начале XVI в. австриец Иоганн Стаб разработал картографическую проекцию, ставшую широко известной после того, как математик Иоганн Вернер описал ее принципы в предисловии к переводу Птолемеевой географии, изданному в 1514 г. В этой проекции параллели представлены рядом круговых дуг с общим центром, стандартная линия задана центральным меридианом, а прочие меридианы изображены масштабированными кривыми, имеющими между собой две общие точки в виде полюсов. Карты, полученные таким образом, отчасти напоминают форму сердца. Проекция Стаба-Вернера пользовалась большой популярностью у картографов XVI–XVII вв. Самые ранние карты полушарий, выполненные в этой проекции, если и напоминали сердце, то весьма отдаленно, скорей приближаясь своей формой к неправильному овалу.

Но в 1536 г. Оронций Фине публикует карту мира, выполненную в этой проекции, на которой полушария земли, представленные с северного и южного полюсов, действительно выглядели как сердце. Следом, в 1536 г., он выполняет еще одну карту, названную Recens et Integra orbis descriptio (Новое и всеобщее представление мира), форма которой уже максимально похожа на сердце: картограф, пользуясь возможностями математической проекции, достигает максимума эстетической выразительности, превращая свой объект – земную сферу – в визуализированную метафору, описывающую соответствие микро– и макрокосма, в пластический концепт.

По характеру своего воздействия карта Фине приближалась к эмблеме. Деформируя – по сравнению со своими предшественниками, использовавшими тот же тип проекции, очертания земли, сжимая их по горизонтали и вытягивая вниз, в направлении южного полюса, Фине получает фигуру, совершенно подобную сердцу – но заключающую в себе карту полушарий. Но сама эта карта есть умозрительная конструкция: как заметил Д. Косгроув, до полетов в космос представление о Земле, какой ее являют глобус или карта мира, никак не были подкреплены чувственным опытом непосредственного восприятия.[653] В то же время условная фигура сердца – хорошо знакомый всем образ, нагруженный множеством смыслов и принадлежащий сфере, отличной от географии, но тесно связанной с этикой, религией и эротикой. Соединение сердца и карты, в сочетании с «поясняющей» надписью «Новое и всеобщее представление мира» порождает пульсацию смыслов. Заголовок карты Фине говорит зрителю о новизне того, что он видит, о всеобъемлющем харакере этого видения и о том, что его взору предстает мир земной – oicumena, обиталище человека – но первое, что выделяет в изображении глаз – общая форма очертаний, то есть – сердце, и лишь потом приходит понимание, что это – карта. Эффект здесь сходен с тем, который испытывает зритель, впервые увидевший картину Магритта «Это не трубка». У Магритта надпись и изображение трубки вступают в противоречие. Точно так же с определенным противоречием сталкивается тот, кто рассматривает карту Фине. Но именно с таким «зазором» смыслов и «работает» очень популярная в эпоху Ренессанса эмблема, сплавляющая изображение и текст в единое целое. Причудливым образом три части эмблемы: девиз, гравюра и изъяснительная надпись комментировали друг друга, сохраняя при этом взаимную дистанцию, и все же образуя некое единство.[654] «Основополагающим принципом для эмблематической традиции, какой ее знала Европа, было представление о скрытом вербальном значении, которое созерцающий эмблему был должен выявить, рассматривая картинку – и в этом ему должны были помочь девиз (обычно расположенный над эмблемой) и размещенная внизу эпиграмма».[655] Карта Recens et integra orbis descriptio вполне отвечала этой формуле.

Оронций Фине. Recens et integra orbis descriptio. 1536. Национальная библиотека Франции

Концепт Фине, порожденный на стыке картографии и эмблематики, обладал достаточно сильным воздействием на умы современников[656] и породил целую традицию «сердцевидных карт», протянувшуюся до конца XVI в..[657] Особенной популярностью такие карты пользовались у иезуитов, с их обостренным вниманием к символике «сердца Иисусова».

С другой стороны, «эмблематический вектор», заданный Фине, привел к появлению целого ряда карт XVI в., на которых очертаниям тех или иных земель придавался – естественно, за счет определенной деформации объекта, облик человеческой или звериной фигуры. Точность географической прорисовки приносилась в жертву определенному концепту – и такие «фигурные карты» изначально были ориентированы не на функциональные цели – служить инструментом ориентации на местности, административного управления, ведения военных действий или накопления и распределения ресурсов, а являлись демонстрацией умственных концептов, часто граничащих с пропагандой.