Колесо Фортуны. Репрезентация человека и мира в английской культуре начала Нового века

чтобы далее развернуться следующим образом:

I should not finde that hidden mysterie;
Oh, 'tis imposture all:
And as no chymique yet th'Elixar got,
But glorifies his pregnant pot,
If by the way to him befall
Some odoriferous thing, or medicinall,
So, lovers dreame a rich and long delight,
But get a winter-seeming summers night.

[Я не нашел этой сокрытой тайны;/ Все это сплошное надувательство:/И как ни один химик не получил Эликсира,/ но славит свой беременный горшок,/ коли случится, что обнаружит в оном/ нечто вонючее или какое лекарство,/ так и мечты влюбленных <преисполнены> роскошных и длительных радостей,/ но оборачиваются <короткой> летней ночью, подобной зимней стуже.]

Во времена королевы Елизаветы проводилось весьма тонкое различие между двумя категориями людей, практиковавших занятия алхимией. К первой принадлежали подлинные искатели знания, бескорыстные адепты, именовавшие себя «children of Science» – «детьми Науки», «sages» – «мудрецами» и «philosophers» – «философами», ко второй – прагматики и практики, мечтавшие об обогащении, – их презрительно именовали «souflers»– «раздувателями горна», и «chemists» – «химиками». Алхимические трактаты обращались к первым из них.

Вторых уличали в подделке золота и прочих металлов. Артур Ди (кстати, около двадцати лет проведший в России в качестве лейб-медика царя Михаила Федоровича[530]) в предисловии к своему алхимическому трактату «Fasciculus Chemicus» с горечью отмечал: «Искусство Химии слишком скомпрометировано, обесславлено и подвергнуто бесчестию мошенническими действиями самозванцев и обманщиков, его практикующих, – и в глазах публики отмечено недобрыми стигматами»,[531] а его издатель, сэр Элиас Ашмол, один из эрудированнейших людей XVII в., много лет отдавший собиранию и изданию алхимических рукописей, вторит этим словам: «Среди пишущих о священном Искусстве есть люди различные… Последнюю и наихудшую категорию составляют те из них, кто выпускает в свет ложные советы и исполненные фальши руководства, движимые намерением затмить и заслонить свет, распространяемый истинными Философами, – и не достойны они иного имени, как обманщики».[532]

Алхимик. Solomon Trismozin. Splendor Solis. Harley MS 3469

У Донна речь идет именно о «суфлере», шарлатане (в глазах людей той эпохи) «по определению». Обращает на себя внимание и другое словечко: «pot». Во всех алхимических сочинениях сосуду, в котором происходит варка философского камня, уделялось чрезвычайное внимание, он был окружен крайним пиететом и именовался «athanor» – «атанором», «alembick» – «алембиком», «cucurbit» – «перегонным кубом» или же «vessel» – «чашей». У Донна алхимический сосуд вполне под стать его хозяину. И тот, и другой не достойны ничего, кроме презрения. «Двойное жало» иронии в этом стихотворении направлено не против любви и не против алхимии, но против любви плотской и алхимии как подделки металла. Недаром же все комментаторы Донна, как один, рядом с «Алхимией любви» всегда вспоминают «Экстаз» – стихотворение о духовном соединении возлюбленных. Осмеивание морока любви-вожделения и тоска по любви совершенной у Донна – лишь две стороны единой медали.

«Растворение» («The Dissolution») – одно из самых пронзительных любовных стихотворений Донна. Как мы видим, уже само название отсылает к алхимической операции растворения, нисхождения в Хаос. В труде Джованни Лациния «Collectanea Lacinii ex Arnoldo de Villa Nova» мы читаем описание операций для получения Философского камня, извлеченное из сочинений Вилла Новы, якобы обладавшего Великой Тайной: