Колесо превращений

… Скрип половиц Кальконис услышал сразу: в последние дни он научился спать вполуха. Аваддон не повторял своих слов дважды. Когда он звал Лионеля посреди ночи — горе, если философ опаздывал. Вот и сейчас, услышав непонятный скрип, Кальконис соскочил со своей кровати (он спал в комнате, примыкавшей к спальне Аваддона) и, еще не успев открыть глаз, уже стоял возле двери. Заглянул в щель, прислушался — до него долетало лишь тонкое посапывание чародея. Аваддон спал сном младенца, чего нельзя было сказать о Кальконисе. Сэр Лионель прислушался еще раз, теперь обратив внимание в сторону второй двери, выходившей в коридор. Там определенно что-то происходило: шуршание, слабый шепот, непонятное поскрипывание. Кальконис насторожился — обеспамятевшие гриди, стоявшие на страже на каждом этаже терема, не могли так шуметь, потому что передвигались совершенно бесшумно, словно бестелесные тени (что было недалеко от истины). Девки, убиравшие комнаты, двигались так же бесшумно, отчего любвеобильный Кальконис не воспринимал их, как создания женского рода — скорее как одушевленные тряпки для уборки грязных полов. Поэтому звуки показались ему подозрительными. Он осторожно приблизился к двери и приложил ухо к дубовым резным доскам. Шорох сразу стих, словно там тоже кто-то вслушивался в темноту. Кальконис подождал некоторое время — шорох не возобновился. Тогда он, уверенный, что это мыши (все коты по непонятной причине покинули княжеский двор после трагедии с Годомыслом), открыл дверь. Пламя свечи, стоявшей за его спиной на ночном столике, осветило небольшую часть коридора. Сэр Лионель собрался распахнуть дверь настежь и…

* * *

— Честно говоря, мне не верится, что это был Кальконис, — грустно сказал Милав. Ему почему-то даже думать не хотелось о том, что поганый Аваддон добрался и до образа бабушки Матрены, ставшей для него в последнее время самым дорогим человеком.

— Ладно, — вздохнул кудесник, удивленный непонятным упорством кузнеца, — ты лучше расскажи о том, как вы расстались.

— Она попросила меня прийти на рассвете проводить ее, — сказал Милав.

— И тебе это не кажется странным? — спросил Вышата.

— Чего тут странного, — отозвался кузнец, — на дворе июнь месяц — ночи сейчас короткие, что кафтан у сироты. Не успеешь оглянуться — вот и рассвет. А ей травы разной много собрать надо…

— А где встреча у вас? — спросил кудесник.

— Да там же, недалеко от первого разъезда, в орешнике.

— Вышата, — обратился кудесник к милостнику, — возьми десятка два воинов — засаду устроим.

Вышата кивнул головой, соглашаясь со словами Ярила, но с места не тронулся. На его лице внимательный взгляд кудесника прочитал явное замешательство.

— Что-то тревожит тебя? — спросил кудесник.

— Я вот о чем подумал: Аваддон без труда может принять личину любого из нас.

— Может, — согласился Ярил.

— Нам нужен какой-то тайный знак, чтобы в случае… — Вышата замялся. — В случае подмены тела распознать самозванца.

Милав, насупившись, молчал. Кудесник с доводами милостника согласился:

— Дело говоришь. Нам нужно секретное слово. И оно у меня есть…

— А вдруг меня уже подменили?! — неожиданно произнес Милав, расценивший слова милостника как подозрение в отношении себя самого.

Кудесник с осуждением покачал головой, а импульсивный Вышата шагнул к кузнецу, вынимая меч:

— А мы сейчас проверим…

— Стойте, забияки, — повысил голос кудесник, — распетушились, как глупые тетерева, а того не ведаете, что все это только на руку Аваддону! Вы еще побоище тут устройте — на радость чародею поганому…

Милав опустил голову — стыд залил ему лицо; хорошо что костер почти прогорел и никто ничего не видит. «Кто меня только за язык дернул, подумал он, — может, и впрямь Аваддон манипулирует моим мозгом?» Вышата чувствовал себя не лучше. Кудесник улыбнулся краем губ, разворошил почти прогоревший костер и сказал:

— Ночи сейчас и впрямь коротки — успеть бы нам засаду организовать. А там поглядим — кто прав…

* * *

…и получил страшный удар по голове. Огонек свечи мгновенно превратился в сотни ярко горящих факелов, оранжевым светом заливающих все вокруг. А потом стало вдруг темно, и Кальконис с радостью позволил своему истерзанному ужасными испытаниями сознанию ускользнуть от него…к счастью, ненадолго.

— Дормидон, ты очумел, что ли?! — брюзжал старческий голос, показавшийся сэру Лионелю смутно знакомым. — А вдруг он помер?

— Как же, — откликнулся тот, кого назвали Дормидоном, — ты посмотри на его физиономию. Да он небось притворяется. Дай-ка я его опять палицей спробую!

Кальконис вздрогнул всем телом, ожидая нового удара по голове.

— Я же говорил, что притворяется, — удовлетворенно произнес Дормидон.

Сэр Лионель понял, что его рассекретили, и потихоньку приоткрыл один глаз.

— Ишь, зенками погаными так и зыркает! — свистящим шепотом сказало лохматое создание, именуемое Дормидоном.

— Зыркает, говоришь, — прошелестел знакомый голос, и Кальконис увидел склонившегося к нему… баенника.

«О боги! — мысленно простонал сэр Лионель. — Опять этот ужасный старик!»