Колесо превращений

Милав уже был перед мостом, а гридей вокруг него становилось все меньше. Вышата рванулся вперед изо всей силы — он отчетливо увидел за молчаливым строем обеспамятевших гридей ненавистного Аваддона. Орлиное зрение милостника позволило ему рассмотреть, что делает чародей: руки мага совершали вращательные движения, а его взгляд был устремлен прямо на кузнеца. Вышата с ужасом понял, что у него совсем не осталось времени. Тогда он кинулся к ближайшему раненому воину, выхватил арбалет, вложил стрелу и… Целился он бесконечно долго, вкладывая в свой единственный выстрел всю ненависть к Аваддону. Наконец краткий миг, длящийся целую вечность, закончился — щелкнула тетива, и стрела ушла в цель. Вышата был уверен, что стреляет прямо в сердце. Так оно на самом деле и было — но… Аваддон все еще владел даром предвидения и спокойно увернулся от стрелы за миг до того, как она должна была пробить его дорогую одежду. Вышата не поверил своим глазам! Тем не менее его выстрел не был бесполезным: Аваддон на краткий миг потерял контроль над Милавом. Кузнец вздрогнул всем телом, посмотрел вперед — на опущенный мост, на поднятые ворота и… стремительно бросился в воду.

Вышата перевел дух, видя, что бурные воды речки Малахитки подхватили Милава и понесли вниз по течению. Краем глаза он заметил, что с десяток воинов кинулись вылавливать кузнеца из стремнины, а за спиной послышался торопливый топот: гриди пришли в себя и построились в боевой порядок. Вышата поднял руку — не стрелять! Мост медленно поднимался, отрезая один берег от другого, разделяя один и тот же народ на две неравные части. Ворота в крепость захлопнулись, но Вышата все-таки успел заметить чьи-то глаза, горевшие такой холодной ненавистью, что у милостника по спине мурашки забегали. Он вздохнул и обернулся к гридям, успевшим занять весь берег.

Перед строем стоял Тур Орог и с теплотой в глазах следил за Вышатой.

«Добрый воевода из него получится», — подумал он.

А гриди, в знак одобрения действий милостника, ритмично стали бить рукоятями мечей о щиты. Над крепостью по-прежнему висела мертвая тишина…

Глава 11 ЛЕСНОЙ НАРОД

… Милав открыл глаза и столкнулся со встревоженным взглядом бабушки Матрены.

— Оклемался, сердешный, — мягким голосом произнесла она и всхлипнула.

Милав положил руку на старушкину ладонь и ответил:

— Да что мне будет-то, вороно-волко-медведе-человеку?

Но бравада не удалась — больно грустным и тусклым был голос кузнеца.

— Эй, напарник, — Ухоня распластался над Милавом розовым покрывалом, ты прекращай хандрить — сегодня такой день!

Милав закрыл глаза, ничего не ответив.

— Ты никак совсем расклеился?! — возмущенно воскликнул Ухоня. — А ну, вставай! Нечего страдальца изображать!

— Кыш, говорилка невидимая! — заступилась баба Матрена за кузнеца. Не видишь разве — раненый он…

— Раны вовсе даже не смертельные, — авторитетно заявил Ухоня, — а потому нечего прохлаждаться в постели!

— Да уймись ты! — не на шутку рассердилась старушка. — А то я не посмотрю, что твой физиономий для меня невидим, — нашлю на тебя порчу ужасную…

Милав подивился словам, несвойственным бабе Матрене, хотя чего здесь удивляться — при Ухониной скорострельной болтливости и камень разговаривать научится! Чтобы прекратить спор между старушкой и ухоноидом, он сказал:

— Баба Матрена, мне, правда, не мешало бы прогуляться немного…

Он поднялся, чувствуя, что все тело ломит, а в голове словно кто кочергой раскаленной ворочает. Кузнец поморщился, но все же шагнул к выходу. Внимательные глаза старушки с тревогой наблюдали за ним.

— Со мной все в порядке… — сказал Милав, поймав ее жалостливый взгляд. — Только тело все ломит. Где это меня так?

— А ты как только в воду-то бултыхнулся, так сознание из тебя — вон! стала объяснять бабушка Матрена. — Пока гриди из Малахитки выловили, ты не с одним камнем пободаться успел!

Милав ощупал голову — несколько здоровенных шишек говорили о том, что «бодался» он хорошо. Вдруг в голове что-то щелкнуло, и он вспомнил все, что с ним произошло, с ужасающей отчетливостью и до мельчайших подробностей. От стыда он едва не задохнулся. А баба Матрена, заметив, как сильно побледнел кузнец, спросила:

— Что с тобой?!

Милав поморщился, как от зубной боли, и спросил Ухоню, с трудом выдавливая слова:

— Много… погибло… там, у моста…?

— Нет, — жизнерадостно откликнулся Ухоня, словно речь шла не о побоище, а об увеселительной прогулке в горы. — С десяток воинов раны получили незначительные, а пятеро ранены стрелами.

Милав испытал огромное облегчение — самым страшным для него сейчас было бы услышать, что он стал причиной гибели кого-нибудь из росомонов, еще недавно принявших его как брата. Слава богам, этого не произошло!

Кузнец вышел на свежий воздух и нос к носу столкнулся с Вышатой.

— Ты уже на ногах? — обрадовался милостник. — Славно!

Милав почувствовал, что радость товарища искренняя, и ему полегчало еще больше.

— А я как раз за тобой, — продолжил Вышата. — Тур Орог к себе просит.

— Может…

— Тю-ю, ты себя за утро-то не казни — нет в том вины твоей! — и подтолкнул кузнеца в спину. — Идем, идем!