Колесо судьбы

Следующий день стал незабываемым для Джин Робертc. Невинные юные девушки, одетые в белые платья и связанные между собой гирляндами из бело-розовых маргариток, образовали длинный ряд; позади них встали торжественно-серьезные юноши; и все они запели в унисон — их голоса взлетали к потолку, такие звонкие и чистые, их лица были такими свежими и цветущими! Казалось, им предстоит родиться заново, вступая в этот мир, полный политических страстей и интриг, полный лжи и инфарктов — все это ждет их за школьным порогом, чтобы причинить им страдания. Джин знала, что их жизнь теперь не будет такой гладкой, какой была до сих пор; слезы градом катились по ее щекам, когда все они выходили из зала и молодые голоса сплетались в общий хор — в последний раз. Из груди Джин рвались рыдания, и она не была одинока в проявлении своих чувств: отцы выпускников плакали, не таясь, как и матери…

И тут вдруг началось вавилонское столпотворение: едва выйдя в коридор, молодежь начала громко кричать, обниматься, обмениваться пылкими поцелуями, обещаниями, клятвами, которые вряд ли будут выполнены. Они клялись встречаться, ездить вместе в путешествия, не забывать… приехать скоро… на будущий год… когда-нибудь после… Джин наблюдала за ними исподтишка, в особенности за дочерью. Глаза у Таны стали как темные изумруды, лицо горело оживлением. И все они были такие возбужденные, такие счастливые, такие не искушенные жизнью…

Волнение Таны еще не улеглось, когда вечером того же дня они с матерью отправились в ресторан. Им подали деликатесный обед, и Джин преподнесла дочери сюрприз, заказав шампанское. Вообще говоря, Джин не хотела с таких лет приучать дочь к спиртному: судьба ее собственных родителей и Мери Дарнинг была еще свежа в ее памяти. Однако сегодня допускалось исключение. Поздравив дочь с бокалом в руке, она преподнесла ей небольшой футляр от Артура. Выбирала подарок, конечно, сама Джин, как все другие подарки, даже и те, что предназначались его собственным детям. Внутри лежал красивый золотой браслет, который Тана надела себе на запястье с выражением сдержанной радости.

— Очень мило с его стороны, — сказала она без особого, впрочем, воодушевления, и обе они знали почему.

Тана не стала вдаваться в дискуссии на эту тему, не желая огорчать Джин.

А к концу недели Тана проиграла ей решающую битву: у нее не хватило терпения слушать непрестанные материнские причитания, и она согласилась пойти на вечеринку к Билли Дарнингу.

— Но это в последний раз, мам. Договорились?

— В кого ты такая упрямая, Тана? Ведь тебе оказали любезность.

— Но почему? — Глаза девушки полыхнули зеленым огнем, и язык повернулся раньше, чем она успела сдержать себя. — Потому что я — дочь наемной служащей? Всемогущий Дарнинг снизошел до меня! Это все равно что пригласить горничную.

Глаза Джин наполнились слезами, а Тана удалилась к себе в комнату, проклиная свою несдержанность. Но она больше не могла видеть, как пресмыкается ее мать перед Дарнингами — не только перед Артуром, но и перед Энн, и перед Билли. Ей было нестерпимо, что каждое их слово или жест воспринимаются матерью как неслыханная милость, за которую надо униженно благодарить. Тана хорошо знала, что представляют собой вечеринки, устраиваемые Билли: реки вина, парочки в темных углах, приставания пьяных нахалов. Она ненавидела такие вечеринки, и эта не была исключением.