Колесом дорога

И только он это проговорил, как сразу же тишина надломилась человеческим криком. Одновременно заглох трактор, уже порядочно удалившийся от них, и закричал тракторист, утихли экскаваторы, лишь скрипел трос на одном из них, повизгивал от тяжести взнятого вместе с грунтом ковша. Тракторист, все еще продолжая кричать, по- птичьи распластав руки, вывалился из кабины, а трактор клюнул носом и на их глазах стал медленно уходить под землю, словно кто-то утя­гивал его, словно земля вдруг расступилась. И они побежали к трак­тору.

— Что случилось? Да встань же ты наконец! — закричал Матвей на лежащего среди травы лицом в небо тракториста. Тот не пошеве­лился даже, смотрел в небо и улыбался по-детски широко и счастливо, радуясь, видимо, что счастливо отделался.

— Не шуми, начальник. А то я тебе командировку выпишу туда же, за трактором. Там и разберешься, на месте,— и, неожиданно остер­венев, вскочив на ноги:—Что случилось, что случилось...

— Покричи, покричи, надо покричать,— подоспел дед Демьян, по­ложил на плечо трактористу руку. Тот ухватил его руку, прижал к лицу и заплакал. И дед Демьян заплакал, не так, как тракторист, по- детски, в два ручья, выдавил две мутные слезинки, и они, эти слезинки, расплавленным оловом повисли у глаз.

— А ты чего, при чем ты тут, дед? — удивился Матвей.

— Не говори, внуча, не говори, грех на моей душе. Знал я, что Чертова прорва так не дастся. Тут твои батька и матка, тут они, чуешь? — и он топнул ногой, будто вызывая из земли отца и мать Матвея.

— И Голоска-голосница там, и Железный человек, корова Маха­хея и дед Махахей,— несмело молвила Ненене,— и болотный бык там.

— Там батька и мати его,— повторил дед Демьян.— Земля наша норовистая. Забирае тех, кто руку на нее подымет, потому я тябе и не пустил в кабину.

— Так я же не на нее, я за нее, за землю.— Матвей смотрел, как пузырится коричневая жижа в том месте, где только что был трактор, на небольшую воронку, из которой торчал, жалко высверкивая на солнце, лемех плуга. Возле них собрались уже все рабочие, что были в тот час в Свилево. И один с жаром рассказывал:

— Я еще вчера знал, что-то будет. Наскочил на змей. И столько их было, ногу некуда поставить. Клубком, клубком все, шипят, трутся, волосы у меня дыбом, шапка упала... Змеи...

— Земля,— продолжал свое дед Демьян.— Нам только сдается, что ведаем ее... Тут бабу свою часом не ведаешь, что за фокус выкинет она тебе. А это ж не баба — земля. И на ней вот еще,— дед Демьян указал рукой на буслов, пасущихся на болоте возле оставленных людьми машин, подбирающих последних лягушек на этом болоте, и вздох­нул: — Земля.

И Васька услышал, как вместе с дедом вздохнула под ногами у него и земля, закачалась, будто пытаясь стряхнуть его с себя. Пере­хватило дыхание, нечем стало дышать, словно земля забрала весь воз­дух на вздох себе. Забрала и тут же отдала назад, пахнуло в лицо прелью, болотом и еще чем-то, вроде бы серой, горелым торфом. Из воронки, в которую ушел трактор, забили тут же громко лопающиеся радужные коричневые пузыри. Потом эти пузыри взмыли вверх, на­чали отрываться от воронки, и из воронки ударил фонтанчик коричне­вой торфяной жижи, раскатистый, рвущий уши крик покрыл все.

Ревел болотный бык, ревел над Князьбором последний раз.

— Припекло, припекло ему,— сказал дед Демьян. Слов его не было слышно, Васька понял его по движению черных губ. И, глядя на эти губы, подумал, что это допекли не болотного быка, а деда Демьяна, на мгновение показалось, что это дед Демьян и ревет, бывший царский гвардеец, а потом конник Первой конной, у Сиваша или Перекопа, такого же гнилого болота, меченный белогвардейской шашкой, быв­ший председатель первого колхоза на этих князьборских болотах, быв­ший партизан, партизанивший у Свилево, Вовтино, Храпчино. И, каза­лось, рев быка, рождаясь там, в глубине нечистых подземных вод, в массе торфа, в пустотах и перепадах глубинных рек и озер, вырвался на волю не через эту болотную трясину, не через воронку, а через деда Демьяна.

Гусок — ни Махахеевых, ни Ненене — они в тот день так и не на­шли. Никогда больше не нашли. Правда, километра за два от Свилево, ближе к Храпчино, им встретилось десятка два выжировавших уже, обретших сытую задумчивость гусей. Но, как только вынесся натре­нированный на них Дружок и застыл на песке, поджидая хозяина, гуси тут же отошли к другому берегу, пуганные уже, видимо, и человеком, и собакой.

— Агиля, гиль-гиль-гиль,— начала гнать их вверх по речке Ненене. Но гуси пошли вниз, прижимаясь к лозе дальнего берега.

— Не возьмем так, раздевайся, Васька,— сказала Надька.