Колесом дорога

И Васька разделся, испытывая странное, неведомое ему раньше сочувствие к гусям, даже зависть к их вольной жизни. Но вскоре это чувство сменилось злостью, и не только на гусей, но и на Махахеиху, толкнувшую его на это дурацкое занятие, а заодно и на Надьку. На­праслину возвели на гусей, говоря, что бестолковые, по крайней мере, эти попались очень толковые. Они твердо знали, что им надо держать­ся воды, бестолково наскакивали и опрокидывали друг друга на бе­регу, как раки, пятились снова в речку. И в речке, в воде обретали лов­кость и толковость, успевали не только уйти из-под рук, но при этом схватить еще, улепетывая, малька, рыбину и подразнить всех четве­рых, включая и Дружка, громким и радостным: га-га-га, рыбка есть, а вам фигушку. Плавали, ныряли в свое удовольствие, а люди бестол­ково метались по берегу, пока не разъярился Дружок и гусак не дол­банул его в лоб. И тогда Дружок стал хватать их за лапы, крылья. Гуси вспомнили о своей домашности, о том, что они находятся под за­щитой человека, и сами потянулись берегом к дому. Они догнали их почти до Свилево, до мелиораторов, когда Ненене вдруг спросила:

— Надька, а это все ваши гуси?

— Ты что бабка, какие же они наши, это твои.

— Не-не-не,— открестилась бабка,— моих пятеро. А это ваши гуси.

— Наши зеленым чернилом меченные.

— Так чьих же мы гусей гоним? — возмущенно сплюнул Васька.— Не хватало мне еще гусей, за кабана батька еще не расплатился.

— Твоя правда, Васька,— задумалась Ненене.— Чьи же это гуси? Не наломять нам боков за этих гусей? Вунь той, с красным крылом, Щура, красная краска только у них была, крышу красили. А это, сдается, мой... гули-гули-гули,— заприговаривала Ненене, и гусак обернулся на ее голос и выдал в ответ ей что-то недовольное, не очень лест­ное.— Мой,— обрадовалась Ненене.— А тая гуска ваша, Надька, ви­дишь, какое крыло, вода отмыла... А тут всего села гуси. Вунь Цупричихи, что как подстреленные, как побритые, только она так крылья подрезает, пух дерет с живого.

— Не погоню я этих гусей,— насупясь, сказал Васька.— Пусть пе­редохнут все. Пускай их всех мелиораторы в суп, и Цупричихиного первым.

— Не-не-не, Васька,— бабка уцепилась за него.— Это ж со всего села гуси, это ж то, что осталось от наших гусок...

— Тогда Цупричихиного отделяй,— сказал Васька твердо. И стоял бы на своем, но тут к ним подошел Матвей Ровда, весь перемазанный, в торфе, в болотной жиже и машинном масле.

— Это Васькины гуси,— отмежевалась от них Надька.— А тебе помыться надо?

— Не отмыться ему,— как давеча у трактора, горестно сказала Ненене.— Поперек горла стануть ему мае гуски.

Матвей, видимо, ничего не понял.

— Гони, Вася, гони гусей. И ты, Ненене, гоните! — скомандовала Надька и потянула за рукав Матвея к речке.

Васька и Ненене погнали гусей. Васька попер их чуть ли не гало­пом, его настроение передалось, наверное, и Дружку, тот гонялся за птицей что было силы, сбивал в стадо и тут же разметывал это стадо, Васька хлестал прутом отстающих, бил до глухого гула по крыльям, бокам, пока его не устыдила Ненене:

— Ти ж гуси в чем повинны, Вася, что за вина на птице, она ж беззащитная.