Коля-Коля-Николай

Когда Машу забрали, Валера был вынужден сам ходить в магазин. Одно время он хотел меня для этого дела использовать, но я постоянно находил причину не выполнять его поручения, и брат от меня отстал. Мне было достаточно того, что я из библиотеки приносил ему книги.

После Маши у нас в квартире появилась Татьяна. С ней брата познакомил Тольяныч. Он думал, что девушка сможет оказать на Валеру влияние и изменит его. Татьяна оказалась слабой. Она жила с опаской, боялась какой-то Лидии Ивановны, то ли матери, то ли мачехи, я не знаю. Как после выяснилось — не напрасно.

Как-то поздно вечером в квартире раздался звонок. Мать открыла дверь. Перед ней стояла мощная женщина. Мать попыталась быстро закрыть двери, но не тут-то было, женщина с силой надавила на нее и ввалилась в прихожую. Это была Лидия Ивановна. Она нам устроила такой разгон, что тошно стало не только «молодым» — Татьяне и Валере, но и моей матери, отцу и даже мне.

— Я этот ваш притон разгоню, — кричала Лидия Ивановна. Ее голос был похож на голос милиционера. Наши кошки — тетя Маша их развела штук десять, — с мяуканьем разбежались по углам. Собаки — Полкан, Шарик и Майна подняли оглушительный лай. Однако это женщину нисколько не испугало.

Наша квартира была запущена. Мать, навести порядок, не могла. Стоило ей прибраться, как Валера тут же ввергал ее в хаос. Мебель была разбита. Пользоваться ею было опасно. Пьяный брат не раз вымещал на ней свою злость. Семен, когда появлялся у нас в квартире, долго осматривал стулья и, выбрав один из них, садился осторожно не на полную силу. Из-за большого количества живности: мяукающей, гавкающей и бегающей из одной комнаты в другую все было загажено шерстью. В квартире постоянно стоял специфический запах от животных.

Бардак, а еще больше этот специфический запах от животных распалил Лидию Ивановну. Она негодовала. Разошлась не на шутку. Ради тишины, чтобы не привлекать внимания соседей мать оторвала Татьяну, удерживаемую Валерой, и вытолкала ее за порог.

У меня от крика Лидии Ивановны долго еще шумело в ушах. Валера на уход Татьяны отреагировал следующими словами:

— Жениться нужно на сироте! — Тетя Маша была той самой сиротой. У нее в Москве никого не было. Она была иногородняя. О себе тетя Маша ничего не рассказывала. Я не знаю, может с братом она и делилась своей биографией, — меня ее жизнь не волновала. Спутница Валеры для меня была — пустое место. Даже когда она выскакивала из комнаты брата почти голая в туалет или в ванную я не обращал на нее внимания. Отвращение, которое я долгое время испытывал к девчонкам, наверное, было вызвано от общения с нею.

Валера порой моргал мне слащаво глазом, и спрашивал:

— Хочешь? — Потом не слова не говоря задирал ей халат, и из-под него выплескивался круглый зад тети Маши.

Я плевался и убегал из дома. Валера смеялся.

— Да ты ведь уже взрослый. Чего ты боишься? Бабы испугался, и он снова гоготал. Вместе с ним смеялась и тетя Маша.

Забыть тетю Машу брат не мог. Свою злость он вымещал на нас. Отец не выдержал и снова, в который раз слег в больницу. Даже водка не могла его успокоить.

— У меня от него весь желудок в язвах. Этот Валера сведет меня в могилу, — жаловался он нам.

Однажды после долгого перерыва приехала отцова сестра тетя Валя с дядей Петей и со своими детьми Григорием и Виктором. Они уже были взрослыми. Тетя Валя ими была довольна. Но мать считала, что их нельзя сравнить с моим двоюродным братом Семеном. Если честно они ему и в подметки не годятся.

— Вот мой Коля, — кричала, обнимая племянника мать. Она на всю жизнь запомнила подмеченное мной сходство двоюродного брата с дядей Колей и теперь с этой мыслью не расставалась.

Братья по линии моего отца были молодцы. И Григорий, и Виктор работали на заводе. У них были хорошие специальности, и они получали прилично. Что больше всего выделяла тетя Валя — это то, что ее дети не курили и не пили водки. Для меня было странным то обстоятельство, что они беспрекословно следовали за матерью и во всем ее слушались.

— Ты же наш, — кричала тетя Валя Валере, иначе он бы ее не услышал, — ты же наш. Что ты делаешь? Он! — и она тыкала в меня пальцем, — он село, как и его мать. Ему в навозе копаться. А ты красавец и ростом, и фигурой вышел — гусар — наша порода.

Мать неожиданным появлением родственников своего мужа была недовольна. Ее, выпад Валентины Фоминичны, вывел из себя. Разгоралась ссора. Я крепился, не влезал, хоть мне и не понравилось то, что тетя Валя обозвала меня селом. «Зря, — думал я, — она затеяла этот сыр-бор».

— Ты не должен жить в этом навозе! Это они могут, но не ты, — кричала тетя Валя. — Я наведу здесь порядок. Есть в этой квартире швабра, тряпка, ведро? — обратилась она к матери. Я думал, мать сейчас тете Вале задаст, но нет — огонь, едва вспыхнув в ее глазах, вдруг погас:

— Там! — спокойно сказала она, неопределенно махнув рукой в сторону ванной комнаты. Я догадался, мать поняла, что Валентина Фоминична хочет спасти Валеру. Главное было для нее, чтобы сын очнулся, пришел в себя.