Колян. Дилогия (СИ)

Как Николай ни протестовал, бойцы всё равно набрали котлов для варки. Впрочем, он теперь думал, что они его не зря ослушались — без бульончика как-то тоскливо. Янтарное хлёбово с разваристой картошкой и кусками кабанятины аппетитно колыхалось перед ним в походной эмалированной миске. Он зачерпнул ложку и с наслаждением втянул в себя горячий бульон, как всегда обжёгся, выматерился и решил подождать, пока остынет.

Мысли его крутились вокруг двух бывших пленниц. Их изнасиловали и они, скорее всего, забеременеют. Аборты у казаков запрещены. Так что им делать? Как быть в том случае, когда беременность на сто процентов нежелательная? Как они могут избавиться от плода насилия? А если не избавляться, то как, как они тогда смогут любить своего ребёнка, плод того толстого грязного бандита, который перед этим убил их мужа и отца? Атаман задумался, не внести ли изменения в законы по этому поводу.

Суп тем временем остыл, и Николай стал осторожно есть, вылавливая разварившуюся картошку и куски мяса. Насытившись, он закончил трапезу кружкой чая, заваренного баданом, которую ему принесла виновато косящая глазом как цирковая лошадь Алка.

— Чего глазом зыркаешь, подруга? Ничего нет стыдного в том, что ты сблевала от вида трупов, нет. Я тоже блевал когда-то, потом привык. И ты привыкай. Давай ко мне этих двух подруг, поговорим с ними. Они успокоились что ли? Если нет — бестолку с ними толковать, время только тратить.

— Да вроде успокоились, — ответила повеселевшая Алка. — Щас доедят и я приведу их.

— Давай. Я как раз чай допью. Что там с мёдом у нас? Подсластиться надо маленько.

Алка с готовностью побежала и принесла горшочек с мёдом, Николай зачерпнул густого, засахаренного мёда и с наслаждением стал прихлёбывать горячий чай. Наконец чай был допит, он махнул рукой Алке, чтобы к нему привели двух отбитых женщин. Они были уже вымыты. Грязные, окровавленные волосы отмыли и расчесали, и женщины выглядели более спокойными, но бледными. Он обратился к старшей:

— Я не буду вас расспрашивать, что с вами было — и так всё понятно. Давайте решим, что с вами делать. Если мы оставим вас тут, вы все равно окажетесь в рабстве. С собой взять вас я не могу — боюсь, что вы будете нам обузой. Выделять вам на охрану бойцов я тоже не буду — у меня сил и так слишком мало, чтобы распылять их на каждом перекрёстке. Поэтому слушаю Ваши предложения.

Старшая женщина помолчала, потом подняла глаза на Николая:

— Если возьмёте с собой, мы не будем обузой. Я предлагаю в уплату за нас всё наше имущество, что есть в этих телегах, возьмите как взнос за наше присутствие.

Николай отметил про себя: «А баба-то грамотная, образованная, речь слишком правильная для селянки. Непростая баба».

— Хммм… Я смотрю, вы женщина образованная. Как вы оказались на ферме?

— До катастрофы мы с мужем продали московскую квартиру, решили уехать в село жить. От тётки досталась квартира, в самом центре, мы её сдавали, получали хорошие деньги, на которые и жили тут в своё удовольствие. В селе на 2–3 тысячи баксов можно жить безбедно — сельские продукты все дешёвые, дом мы купили хороший у разорившегося фермера–немца, который в Германию уехал. В глушь никто не хотел ехать, а нам хватило и на дом, и на еду, ну чем не жизнь? Только мечтать о такой можно. И угадали — когда катастрофа снесла все города, глушь-то и выжила. Мы собрали скот, что бродил бесхозный, стали разводить, и хорошо, в общем-то, зажили, безбедно. Пока не начал кто-то воровать у нас скотину, а потом вот эти уроды пришли. Муж с ними бился и мы тоже, как могли. Но что мы сделаем против толпы подонков? Вот и результат.

Она окаменела взглядом. Николай думал, что заплачет, но она сдержалась.

— Я вообще-то по профессии врач–терапевт, работала в клинике, слыла хорошим специалистом, а потом все надоело. И мы с мужем всё бросили и решили на природе жить — воздух свежий, молоко парное, здоровый образ жизни. Муж романтик был… Вы похоронили его?

— Да, похоронили. И детей тоже, не беспокойтесь.

— Не беспокойтесь? — она закрыла лицо руками и зашлась в беззвучном плаче. Слёзы текли сквозь сжатые ладони, она не могла остановиться минуты две, потом решительно вытерла руками лицо. — В общем, я в тягость не буду. Буду лечить людей, надо будет — буду стрелять или готовить. Я всё умею, мы за это время тут всему научились и ничего не боимся. Дочь тоже не белоручка — белоручки тут бы не выжили.

— Да… Белоручки в этой глухомани бы не выжили, точно. А с дочкой всё в порядке? Отошла она?

— Нет, не всё в порядке, конечно. Шок у неё. Отойдёт, куда деваться. Она ещё молодая, стресс был большой, но время залечит.

Помолчав немного, она добавила: