Колибри

– Периодически на мой телефон приходила всякая мерзость с неизвестного номера. Я немного покопалась и выяснила, что все сообщения отправлялись из центра города, поблизости от нашего любимого управления. Но это еще не все. Здесь ведь самое скопление мобильников в городе, но я вчера совершенно случайно увидела этого патрульного – помнишь такого Сами, он еще в качалке подкатывал, вот идиот! Я уже собиралась пойти домой в полностью ошизевшем состоянии – расскажу об этом как-нибудь потом, ну так вот, этот хмырь стоит внизу в вестибюле и набирает что-то по этому самому телефону. И тут меня осенило: я бросилась к нему, выхватила телефон и убежала. Смотри сама!

Анна взяла телефон и открыла папку с отправленными сообщениями:

I fuck u till u die[61].

Именно это она получила, когда была у Хельмерсонов вместе с Эско. И вся остальная гадость была в той же папке. И адресаты: А или С.

Короче, хмырь этот менял симки, но не сообразил, что надо стирать сообщения из памяти телефона. Может быть, он перечитывал их по вечерам в постели и дрочил.

– Что будем делать? – спросила Анна у Сари.

– Давай придумаем какую-нибудь подставу.

И они обе улыбнулись.

Ноябрь

38

Темнота проникла в город не наглее, чем странствующий поэт, но все равно это случилось неожиданно. Просто вдруг стало заметно, что темно – всегда. Темно, когда уходишь на работу или в школу, темно, когда шлепаешь по лужам под проливным дождем со снегом в продуктовый или домой. В ноябрьской темноте опасно думать о том, сколь безутешно состояние бездомного, когда нет места, откуда можно уйти и куда вернуться, – в темноте, вопреки ей. Темнота давно предупреждала о своем появлении, оставляя лето с его светлыми вечерами позади, – так она делала всегда, и вряд ли в этом было что-то новое. И все же она сумела тихо пристроиться сзади и напугать: «А вот и я! Как ты?»

В лучшие дни за высотками можно было заметить оранжевый отблеск, но по большей части дни тянулись однообразно в утратившем цвет мире. Где-то в другом месте в принципе можно было бы отдаться течению спокойствия и тишины, погрузиться в темноту и идти дальше вместе с ней, обретя красоту среди тысяч оттенков серого, обрисовывающего скупой пейзаж, и позволив настроению слиться с природой. Только в городе такое невозможно.

Вода луж впитывается сквозь подошвы в носки, ноги начинают мерзнуть. Скорей бы выпал снег, он всех утешит – так говорят люди. Будет гораздо светлей, но когда снег выпадает, то наступает полный хаос: задерживаются поезда и самолеты, на автострадах гибнут люди, стоимость электричества вырастает, в магазинах заканчиваются лопаты, население начинает грипповать, а продажи горячительного идут в гору.

А утром надо идти на работу, хотя совсем неохота, и играть в свете ламп роль западного человека, навязанную рынком и маркетинговыми механизмами.

Утром, в день суда над Каариной Хельмерсон, Анна решила навестить Акоса в лечебнице для алкоголиков, куда она отвезла его, когда Акос явился к ней уже почти спившийся и попросил прощения за все.

Анна простила. Почти простила. И хотя она знала, что поддерживает болезнь брата, помогая ему, прогнать его она не смогла.

Акосу было лучше, тремор и черти оставили его в покое благодаря пилюлям, которые тут давали. Анна не очень понимала идею лечения одной зависимости при помощи другой, но комментировать это у нее желания не было. Главное, чтобы Акос вылечился хотя бы на какое-то время.

На улице она заметила тату-салон и вспомнила, как Вирве рассказывала ей о том, что своего колибри она набила здесь. Мимолетная мысль заставила ее зайти внутрь. За стойкой ее встретила юная девушка вся в проколах на лице.

– Здравствуйте, – поздоровалась она, оторвав глаза от журнала.

– Добрый день, – ответила Анна и показала свой полицейский значок. – У меня есть вопрос по поводу одной татуировки. Вы не помните, в мае некая девушка набила себе на руку большую картинку, на которой колибри пьет нектар из орхидеи?

– Помню, – сказала девушка. – Получилось прекрасно, только я татушками не занимаюсь, я делаю пирсинг. Тимо! – крикнула она. – Тут из полиции интересуются тату с колибри, которую ты делал весной!

Из задней комнаты вышел здоровенный мужик со сплошь зататуированными лицом, руками и шеей. «Вот это да, вот это секси!» – подумала Анна и улыбнулась.

– Я из полиции, меня зовут Анна Фекете, добрый день! Помните татуировку?

– Помню, ясное дело. Я помню все, что я набил.

– Помните, кому делали?

– Кого из них? – спросил Тимо.

Тут у Анны остановилось сердце.

– Что вы сказали?

– Их было два.

Два колибри. Jézus Mária.

– Сначала пришла светловолосая хипарка, а через пару недель – другая, среднего возраста, может, чуть старше, брюнетка. У нее были очень мускулистые руки.

– Вы регистрируете клиентов в журнале? Как зовут брюнетку? – Анна едва сдерживала возбуждение.

– Где-то есть. Обычно записываются по имени. Я погляжу. Секунду.

Он пошел к компьютеру и нажал пару клавиш. Татуировки покрывали даже пальцы. И все равно те были прекрасны в своей жутковатости.