Колибри

Пришлось мне две недели сидеть дома. Они наврали нашему директору, что мы поедем на родину, попросили дать задания вперед. Я сидела дома и училась как проклятая, только чтобы не отстать. Они забрали у меня телефон, не пускали к компьютеру, не разрешали общаться с друзьями – все были уверены, что мы действительно в Турции. Отец сказал, что еще одно слово, и все – больше никаких лицеев. Поэтому я сдержалась, не повысила голоса даже тогда, когда они признались, что этот мерзкий мужик на фотке и есть мой будущий муж и что я уже два года как помолвлена.

На самом деле я была в шоке.

31

Утром в половине седьмого Анна отправилась на работу. Вернувшись из Раяпуро, она легла на часок, проснулась, выпила кофе, покурила на кухне, послушала шум в голове и подумала, что скоро свихнется. Поскольку последнего не случилось, она пошла в душ и решила пережить еще один день. Но следующую ночь надо спать.

Есть такое слово «надо».

Район был все такой же темный и мокрый, как ночью. Не было видно ни огонька, полоска утреннего солнца потерялась за многоэтажками. Да Анна и не смотрела. В тот момент, когда она уже открыла дверь автомобиля на полупустой, тихой парковке, кто-то схватил ее за плечи и сильно сжал. Анна вскрикнула и обернулась с поднятым кулаком, готовая ударить напавшего.

– Bocs, Anna, bocs, az én vagyok![58]

Это был Акос. Анна с трудом удалось остановиться и не заехать ему по лицу. Ее брат был бледен и казался не в себе.

– Блин, Анна, я потерял ключи, а у меня нет денег, чтобы вызвать людей, которые смогут ее открыть. Надо восемьдесят евро, а я вообще на мели.

– Вот как, когда ключи-то потерял?

– Ночью, мне бы еще помыться и переодеться.

– А где ты ночевал?

– Да там, у одного чувака. Анна, помоги мне: я хочу завязать.

Акос выглядел несчастным. Анне стало его жаль, она не могла бросить его в беде. Ведь у него не было никого, с кем он мог по-настоящему поговорить. Анна вернулась в свой родной город, переехала в тот район, где по-прежнему жил Акос, – не только ради новой работы и стабильного дохода. Была и другая причина, связанная с ее раздавленным жизнью братом. И тут Анна поняла простую истину: у нее тоже не было никого, кроме Акоса, и если она когда-нибудь вернется домой, то случится это только из-за него.

– Хорошо, я дам восемьдесят евро, чтобы тебе открыли дверь. И ни цента больше. Днем я заеду и проверю, сходил ли ты в душ, а потом отвезу тебя в клинику. Ну и посмотрим документы из соцслужбы. Годится?

– Супер, Анна, я знал, что на тебя можно положиться.

Из одного глаза Акоса выкатилась слеза, когда Анна достала купюры и протянула их дрожащему брату. Он почти вырвал их и запихал в карман.

– Köszonöm, Anna, nagyon szépen köszöïöm[59].

– Я скоро приеду. Не могу точно сказать во сколько, на работе полный завал, но, скорее, после обеда. Хорошо?

– Хорошо. Увидимся. Может, угостишь пивком? Я должен похмелиться, иначе сдохну.

Анна вздохнула, но принесла из холодильника две банки пива. Больше не было. Брат сунул их в карман и растворился.

На работе Анна перекладывала бумажки и никак не могла сосредоточиться. Жутко хотелось курить. «Что со мной, почему я не могу заснуть? Вдруг я больна? Может, у меня рак? Или ВИЧ?» – с ужасом подумала она.

Она попыталась выбросить из головы все свои интрижки на одну ночь.

Не сходить ли ей врачу?

Мысль была крайне зловещей – Анна словно собиралась подписать себе смертный приговор. Навалилась усталость, глаза закрывались, дико хотелось прилечь. Зашел Рауно, положил на стол еще какие-то документы, а затем быстро вышел, что-то бормоча неопределенное. «После того вечера в баре он меня ненавидит. Они все ненавидят меня, я полицейский-неудачник, я неудачница по жизни, они все сваливают на мое происхождение. После меня ни один иммигрант не получит в этом городе должности в полиции, а ведь я должна была стать пионером, примером, прецедентом полностью адаптировавшегося, выучившего финский язык иммигранта», – Анна почувствовала, как участился ее пульс и зашумело в голове.

Она встала и пошла курить. Спустилась вниз на лифте и вышла в курилку на заднем дворе. Консервная банка была наполовину заполнена вонючими окурками. Она с отвращением посмотрела на черные края банки и подумала, что ее легкие выглядят точно так же. Хотя сигарета показалась такой же зловонной, как и окурки, Анна дотянула ее до фильтра.

Возвращаясь обратно, она заметила, что кто-то наблюдает за ней с четвертого этажа, из кабинета Сари.