Колючий мед

– Как вы познакомились? – интересуюсь я, потягивая кофе больше для вида.

– На танцплощадке Нюлидс. Она не сохранилась, но во времена нашей молодости была очень популярна. Объявили белый танец – так говорили, когда наступала очередь девочек приглашать мальчиков. Все мои подружки присмотрели себе кавалеров, а я не знала, куда податься. В конце концов спросила того, кто стоял ко мне ближе всех. Им оказался Уно. И он согласился. Хорошо помню, что у него были черно-желтые ботинки. На них я и смотрела почти весь танец.

Вероника проводит рукой по волосам.

– Понимаете, я вовсе не хотела ходить на танцы. Страдала комплексами из-за высокого роста. В основном держала сумочки других девушек. Служила полезным передвижным гардеробом.

По ее лицу скользит чуть заметная улыбка. Вижу, что правая часть рта не совсем успевает за левой; кажется, будто она принадлежит чужому, более серьезному лицу.

– Шестьдесят лет – большой срок для брака, – говорю я.

– Они быстро пролетели, – парирует Вероника, взглянув на меня. Ее глаза под морщинистыми веками прозрачны, как подернутая перламутром вода затерянных в лесах озер. – Вероятно, тогда было проще кого-нибудь найти, чем сейчас. Не так много альтернатив. Требования пониже – идеальных не искали. И, признаться, я все равно не рассчитывала, что стану счастливой. Так что это был приятный сюрприз.

– А почему вы не рассчитывали на счастье? – Заинтригованная, я подаюсь вперед, облокотившись на стол.

– Просто у меня складывалось такое ощущение, – моя собеседница слегка пожимает плечом, – что мне не предначертано быть счастливой. Не скажу с ходу, одна ли я такая. Может быть, в юности это свойственно всем. Но вам, полагаю, нужны другого типа ответы.

– Ваши ответы кажутся мне интересными, – возражаю я.

– Не уверена. – Вероника мотает головой, пытаясь разубедить меня. – Кстати, не припомню: откуда вы обо мне узнали?

– Ваше письмо в редакцию журнала, – уточняю я. – Медиуму – помните?

– Точно. Так и было. Дом престарелых выписывает столько журналов, что за всеми не уследишь. Я не знаю, что на меня нашло, когда я написала его, все это было импровизацией. Да и времени с тех пор прошло порядочно, не меньше года.

Вероника опустила глаза. По ее шее растекаются красные пятна.

– Мало ли что еще взбредет в голову поздно вечером, – добавляет она. – Я отношусь к тем, кто оживает по ночам, так было всегда, но позволять себе такой режим я стала только сейчас. Обычно я брожу тут, слушаю радио и засиживаюсь за полночь со своими занятиями. Размышляю. Решаю кроссворды.

На последнем признании я вздрагиваю и хочу спросить, не знакома ли она с «Ностальгическим кроссвордом», но вовремя удерживаю себя.

– Как приятно, что утром не надо рано вставать, наверное, это главное преимущество выхода на пенсию. Уно был жаворонком, и, живя вместе, мы всегда придерживались его суточного ритма. В этом мне приходилось уступать. В совместной жизни многое решается таким образом.

– Уступая позиции?

– Да, достигая компромисса. Отказываясь ненадолго от своей воли. В молодости это делать проще, сейчас я уже так не поступаю. – Вероника кутается в кофту, несмотря на жару в комнате.

– Но как, собственно, счастливо провести с человеком шестьдесят лет? – удивляюсь я. – Я думаю, все наши читатели задаются этим вопросом.

Вероника тянется за печеньем и задумчиво пережевывает его.

– Не нужно лишних слов, свои проблемы лучше решать самостоятельно.

– Не разговаривать?

– Не слишком много. В этом нет смысла. Только зря себя изматывать.

Я растерянно смотрю на собеседницу.

– А чем тогда, по-вашему, заниматься?

– Выполнять понятные практические задачи, чтобы было чем занять руки. Трудиться над совместными проектами. Мы с Уно вместе работали. Сначала в пансионате моей матери, потом – в новом мотеле, открытом компанией «Эссо» под Хельсингборгом. Уно поступил туда сперва ночным сторожем, а я рассчитывала зарплаты. У нас всегда хватало хлопот. Еще свой сад – это было замечательно.

– В каком году вы поженились?

– Посмотрите на обратной стороне свадебной фотографии. Вон там стоит, – говорит Вероника, указывая на стеллаж с книгами. – После инсульта мне немного трудно вспоминать года, но, по-моему, это был 1955 год. Мы жили там с тех пор.

– Где именно?

– На Апельгатан. Но каток для белья был очень тугим, да.

Я не обращаю внимания на странный комментарий. Вероника хрустит печеньем и смотрит в окно. На окнах видны разводы от пыльцы. Стекла в рамах такие толстые, что защитят и от жары, и от холода. И закрываются не какой-нибудь щеколдой, а полноценной оконной ручкой. Из кустов под окнами доносится монотонная птичья трель.

– Сколько лет вы продолжали руководить маминым пансионатом? – спрашиваю я, чтобы вернуть разговор в нужное русло.

– Мы сдались в начале семидесятых. С появлением автотуризма и чартерных авиарейсов стало сложно. Пансионат проигрывал в ценовой конкуренции, и в то же время народ отдавал предпочтение безличному дорогому сервису, считая его более изысканным.

Вероника отрывает кусочек от рулона бумажного полотенца, стоящего на столе, и высмаркивается.