Колизей

Неудивительно, что римские власти, не забывая о прибыли, которую приносит в городской бюджет Колизей, решили придать ему новое назначение, развернув программу «Колизей ночью», поддержанную Ватиканом, правозащитниками из «Международной амнистии» и некоторыми другими организациями. В соответствии с этой программой, осуществляя девиз «Колизей освещает жизнь», здание всякий раз освещают ночью, когда где-либо в мире отменяют смертный приговор осужденному или когда очередная страна отменяет смертную казнь. «Колизей во всем мире известен как место смерти, — заявил мэр Рима. — Мы хотим осуществить зримую связь между Колизеем и жизнью». Египетское информационное агентство «Аль-Ахрам» (свободное от романтического взгляда на Колизей, который все еще бытует на Западе) высказалось по этому поводу более прозаично: «Древняя земля, где совершались безнаказанные убийства, стала символом жизни и милосердия».

Рис. 4. Туристы фотографируются в компании гладиаторов у стен Колизея

Глава II …и в прежние времена

«Сооружения все перед цезарским амфитеатром меркнут»

Первоначальное название Колизея — Амфитеатр (свое нынешнее название здание получило в Средневековье). Однако в античном мире он был известен не меньше, чем в наши дни. Но все же не стоит думать, что отношение к нему римлян было аналогичным нашему, хотя, вероятно, и в те далекие времена находились благоразумные люди, недовольные кровавой резней на арене амфитеатра — ведь христианство стало в Риме главенствующей религией (но вряд ли в I и II веках нашей эры этот протест носил ярко выраженный характер).

Стоит также отметить, что в Древнем Риме имелось немало великолепных сооружений, которые могли бы поспорить между собой за право называться символом города. Для нас же Колизей — один из немногих памятников, которые олицетворяют былое могущество Древнего Рима (с ним, возможно, могут соперничать лишь Пантеон да колонны Траяна и Марка Аврелия). У римлян выбор был значительно больше. К примеру, храм Юпитера на Капитолийском холме и форум Траяна, пожалуй, превосходили великолепием Колизей, а Большой цирк, рассчитанный на 250 000 зрителей, намного превышал Колизей по вместимости.

Тем не менее не стоит соглашаться с суждением археологов, полагающих, что своей широкой известностью Колизей обязан современным воззрениям, а в Риме он был просто одним из помпезных сооружений. Выдающийся римский поэт Марциал придерживался иного суждения. В сборнике эпиграмм «Книга зрелищ» он ставит Колизей выше общепризнанных чудес света — египетских пирамид, стен и садов Вавилона, храма Тривии (Дианы) в Эфесе, алтаря, сложенного Аполлоном на Делосе из рогов убитых Артемидой козлов, и огромного надгробного памятника на могиле царя Мавзола в Галикарнасе.

О чудесах пирамид пусть молчит Мемфис иноземный,
Ты, ассириец, оставь свой воспевать Вавилон;
Тривии храмом пускай иониец не хвалится нежный,
Пусть и алтарь из рогов Делос забудет теперь;
Пусть и карийцы свой Мавзолей, висящий в эфире,
Меры не зная хвалам, не превозносят до звезд.
Сооружения все перед цезарским амфитеатром
Меркнут, и только его пусть величает молва[3].

Правда, Марциал не являлся беспристрастным ценителем. Он был придворным поэтом, его карьера зависела от покровительства императора, и потому можно сказать, что задача Марциала заключалась не только в описании известного монумента, но и в его прославлении. Вероятно, воспевание Колизея пришлось по вкусу Констанцию II, римскому императору, приезд которого в 357 году в Рим описал позднеримский историк Аммиан Марцеллин. До этого Констанций II в столице практически не бывал, хотя и стал императором в 337 году. В течение прошедших двадцати лет он сначала воевал на Востоке с персами, а затем вел борьбу со своими соперниками, претендентами на престол. По свидетельству Марцеллина, когда Констанций II, приехав в Рим, объезжал столицу, он был поражен видом огромного амфитеатра. Конечно, в Риме и другие величественные строения привлекли внимание императора и, в частности, форум Траяна, при виде которого Констанций II «застыл от непомерного удивления». Но неподалеку был Колизей, сооружение столь высокое, что «глаза не могли охватить его целиком».