Колька и Наташа

Третьего дня они с матерью сожгли последнюю табуретку. До этого — этажерку. Этажерка ему нравилась: на верхней полке по углам застыли две шишковатые морские черепахи, между ними уютно расположилась потускневшая от времени шкатулка из соломы. В ней мать хранила нитки, наперсток, гребень, ножницы и прочую мелочь.

На двух других полках стояли книги отца. К ним Кольке запрещалось притрагиваться.

Охваченный воспоминаниями Колька забыл о еде, хотя уже сутки ничего не ел.

Куда же все-таки идти?.. В Нобелевский городок, где находятся судоремонтные мастерские?

Нобелевский городок был очень интересным. Тут причаливали целые караваны нефтеналивных судов, стояли цистерны для керосина, пугавшие своей необъятностью, чернели огромные ямы для мазута. Теперь все это пустовало.

В мастерских работал Колин отец — Степан Леонидович Логинов. Колька часто здесь бывал.

Огромные печи дышат огнем. Молотобойцы большими клещами вытаскивают раскаленный лист, закрепляют на форме и начинают бить кувалдами.

Сперва отец ударит, за ним — по очереди — другие. Он как бы ведет их за собой. «Не зевай, — словно говорит он, — сюда, а ну еще разок, а теперь покрепче! Вот-вот!» Постепенно лист, из огненно-красного превращаясь в сизый, принимает форму обыкновенного руля.

Отец отбрасывает молот, проверяет руль деревянным шаблоном. Молотобойцы дружно захватывают крючьями деталь, тяжело дыша от усталости, загоняют ее обратно в печь. Пока они вытирают с багровых лиц пот, большими глотками пьют тепловатую мутную воду из ведра, отец поворачивает кран форсунки — в печь вырывается мощная струя воздуха, перемешанного с нефтью, и снова гудит огонь.

Однажды Колька, как обычно, принес в судках обед. Отец со своими помощниками только что закончили гибку руля.

Круглый, как бочонок, контрольный мастер, покачиваясь на коротких ножках, придирчиво проверял работу. Он щурил маленькие острые глазки, поджимал толстые губы и шепелявил:

— Такой, как ты, Логинов, работник и в Николаеве на францушком, и в Питере на Балтийшком в большом почете был бы, м-да… Да нрав у тебя гордый… Народ мутишь. Смотри: кулак-то у меня тя-же-лый!

Отец отошел в сторону и спокойно сел на серый с окалиной шпангоут, словно все сказанное мастером относилось не к нему.

Колька же побледнел от гнева: мастер угрожает отцу, и отец молчит.

Но тут, хитро подмигнув Кольке, отец неожиданно запел:

Город Николаев,
Французский завод,
Там живет мальчишечка,
Двадцать один год.
Работать он хочет —
Работу не дают…

Эту песенку пели в слободке, на заводских окраинах, и звучала она жалобно, но здесь — как вызов.

Лицо мастера перекосилось, верхняя губа запрыгала, а рука угрожающе поднялась.

Колька с криком: «Не трожь!» — бросился к отцу.

Тот, ласково гладя его по голове, успокоил:

— Да ты что, Коля, что ты, воробей? Кого ты испугался, сынок?

Мастер злобно оглядел враждебные лица рабочих и сунул руку в карман.

— Видать, Логинов, каталажка по тебе шкучает.

— У-гу, — добродушно согласился отец. — Вот именно, скучает.

И все засмеялись, а мастер выкатился из цеха.

Воспоминания повернули Колькины мысли.

«Пойду на завод, — решил он, — там свои. Помогут»

Приняв решение, Колька почувствовал себя уже не таким одиноким и несчастным.

Глава 2. Перевоз

Наконец Колька у перевоза. В этом месте надо перейти по льду через Волгу. Перевоз гудел как-то по-особенному — зло и встревоженно. По ледяной дороге при свете пылающих костров вступали в город бойцы Красной Армии. Они отступали с Северного Кавказа через пустынные песчаные степи. Шли в далекий город на Каспий, чтобы отдохнуть, набраться сил для новых боев с противником.

Скрипя и подпрыгивая, двигались тачанки, арбы, орудия, зарядные ящики. На повозках и санях укрытые попонами, брезентом, негреющими солдатскими шинелями лежали и сидели раненые бойцы. Истощенные кони, почуяв жилье, ускоряли шаг. Ездовые на разные голоса подгоняли их.

Колька по сходням взобрался на вмерзшую в лед большую хлебную баржу. На ней было двое военных: молодой, могучего вида моряк в бушлате, в лихо заломленной на затылок бескозырке и невысокий, вооруженный винтовкой пехотинец. Они направляли прибывающих.

— Э-э-эй, пехота, навались, братки, дом близко! Выше голову, орлы! — размахивая руками, кричал моряк хриплым голосом.

— Шире, шаг, солдатики! — поддерживал его пехотинец.

А матрос продолжал:

— Веселей, братки! Которым в госпиталь — полный вперед на Рыбную, а кто на отдых — на Степную.

Колька, захваченный этим зрелищем, отвлекся от своих переживаний. Он слышал, как говорили об этой армии в очередях, радовались ее победам. Теперь она отступала.

Никем не замеченный, Колька наблюдал за всеми из-за палубной пристройки, каким-то чудом не растасканной на дрова.

Дым, идущий от нефтяных факелов, ел глаза. Колька отошел в сторону и стал разглядывать остановившегося у баржи одногорбого верблюда, впряженного в арбу. Верблюд широко расставил длинные ноги и поник головой. «Устал очень», — подумал Колька.