Колхозное строительство 2

Внутри была только одна вещь, которая выбивалась из нищей безвкусицы. Бильярдная — с хорошим массивным столом и фонарями над ним. Кии из какого-то красноватого дерева, шары из слоновой кости. Или сейчас ещё нет других? В холле на первом этаже лежал большой ковёр. Очень большой и не очень красивый. Просто большой ковёр, с низким ворсом и низкой плотности. Дешёвая поделка из Узбекистана. На стене голова кабана. Потом, путешествуя по дому, увидел ещё две головы — оленью и волчью. Головы были хороши — для охотничьего домика или дома средневекового барона, но ведь это дача. Неудобные и немягкие стулья, длинный банкетный стол. Канапушка несуразная, не в цвет остальной мебели. Кухня вообще собрана из разных по стилю и цвету предметов. И во всех комнатах на потолке висят изделия неумех-стеклодувов из Гуся-Хрустального — а ведь Чехословакия рядом и сидит на наших дотациях. Ладно сами люстры — привези мастеров и обучи этих гусей хрустальных!

Что не так с этой реальностью? Почему строим Асуаны и отправляем сотни танков и самолётов в Египет, сотни самолётов во Вьетнам, и не можем сделать евроремонт главе государства?

Почаёвничали за этим самым длиннющим столом. Хорошо хоть не самовар вынесли. Жена Леонида Ильича и ещё одна женщина внесли несколько больших заварочных чайников, потом чашки с блюдцами. Вполне себе красивые — не иначе у императоров позаимствовали. Вот только на всех одинаковых не хватило. Точно нужно расстрелять организатора этого всего. А вот пирог с яблоками был хорош. Настоящий штрудель — Пётр пробовал в Мюнхене.

— Мне добавки.

Во время этого действа к Брежневу подошёл один из коммунистов и отозвал в другое помещение, а когда Леонид Ильич возвращался, то Пётр мельком увидел в приоткрывшуюся дверь Семичастного. И не узнал бы, но товарищ Председатель Комитета был в генеральской форме.

Брежнев Владимира Ефимовича к столу не позвал и сам спасать мир не ломанулся. Только усаживаясь снова во главе стола, с непонятным прищуром глянул на Петра. Дескать, «ну-ну».

— Пётр Миронович, — это Виктория Петровна, — Вы бы сняли пиджак и галстук, вон вспотели. У нас тепло.

А Тишков взял и сдуру выполнил — а там хайтековая рубашка. До этого из-за костюма и галстука была почти не видна — ну, может, пуговки на воротнике в глаза бросались. А теперь?

— Ну ничего себе! — это вскочили Галина и начала его вертеть.

— Опять Краснотурьинск? — одобрительно покивал Лиепа.

— Лёня, тебе надо такую же рубаху, — включилась и устроившая всё это жена дорогого Леонида Ильича.

— А мне платье, — не удержалась внучка.

— И мне парочку, — подлила масла «Галчонок», — Марис, а тебе нужно такую рубашку и костюм. А то краснеть иногда за тебя приходится.

— Прям уж краснеть! — на солисте балета был явно заграничный костюм, но один чёрт мешковатый, и брюки застёгивались чуть не на груди.

— И не спорь. Пётр Миронович, как это организовать? — Галина, не встретив сопротивления родителей, разошлась.

Домашней заготовки на такой вопрос не было. Пришлось импровизировать.

— У меня созрел дьявольский план. Озвучить?

— Не томите, — это невеста Вика не удержалась.

— Леонид Ильич берет вас и летит в Свердловск. Там он встречается с руководством области, посещает «Уралвагонзавод» в Нижнем Тагиле — а вы в это время приезжаете в Краснотурьинск, с вас снимают мерки и в авральном порядке шьют заказанные вещи. Марис же берёт с собой партнёршу и даёт пару выступлений в наших дворцах. Кроме вас желателен приезд в Краснотурьинск и человека, который в армии отвечает за форму. Леонид Ильич, вы же видели ту, что была на Гагарине? — сказал, и аж передёрнуло от страха — уже Генеральному секретарю указивки выдаёт.

— Папа! — это, понятно, Галчонок — но, возможно, не сработало бы.

— Деда? — может, и этого бы не хватило, хотя Вика старалась — столько мольбы в голосе.

— И мне форму! — всеми забытые дети младшего Брежнева напомнили о себе хором, а тут и отец проявился.

— Правда, пап, давай съездим, — торговый представитель СССР в Швеции, наверное, за всё время застолья столько слов не сказал, — и Люда себе платья закажет — а то ей и вправду в Швеции краснеть приходится.

Людмила Владимировна, серой мышкой сидевшая среди внуков, вдруг смутилась и добавила свой пятачок.

— Неудобно ведь.

Это, скорее всего, Брежнева и добило. Всё же мужик он решительный и за семью горой.

— Возьму Гречко с Устиновым и Кириленко. Первого — демонстрация, и дальше концерт. Второго отсыпаемся. Третьего летим в Свердловск. Вечером вы садитесь в поезд и едете в Краснотурьинск, а мы — в Тагил. Двух дней хватит, — кивок Петра, — Пятого выезжаете назад, и шестого утром самолёт в Москву. По форме скажу Гречко, пусть возьмёт с собой кого. Красивая, без всяких сомнений, но ты ведь представляешь, сколько будет стоить переодеть всю армию, перестроить все заводы?

Пётр ничего не ответил. Мозг лихорадочно бился в голове, пытаясь сбежать куда подальше от навалившегося ужаса. Разрядила обстановку Виктория Петровна.

— Пётр Миронович, Лёня говорил, что ваши дочери поют замечательные песни. Можно послушать?

Нужно.