Колхозное строительство 2

Зашли — всей дружной компанией. Сунули женщине в рот кляп из приготовленного заранее вафельного полотенца и прикрыли дверь. Неожиданно дамочка оказалась сильной и вёрткой, почти вырвалась из «дружественных» объятий Кошкина и попыталась вытащить кляп. Пришлось тому ей руку взять на болевой — притихла, только мычала. А дальше действовали по указанию Петра Мироновича — начитался иностранных детективов. Методы какие-то неоднозначные. Проклятые капиталисты, до чего только не додумаются, чтобы людям вредить.

Завели женщину в ванную комнату, да в эту самую ванну и положили, наполнили холодной водой и подержали пару минут. Потом достали вяло трепыхающуюся, раздели. Снова сунули в холодную воду. По окончании этого действа, голую и мокрую, прикрутили к массивному стулу по рукам и ногам. Стул хорош! Прямо трон. Нужно будет с собой забрать. Зачем такие изыски? А Пётр Миронович говорит, что голый и мокрый человек в разговоре с одетыми и вполне себе сухими легче идёт на контакт. А по-простому, честно рассказывает, где спрятаны ценности.

В это время Марк прошёлся по комнатам. Вернулся, уже когда «блокадницу» к стулу привязали.

— На стенах двадцать три картины. Я не великий знаток, но есть и Айвазовский, и даже Пикассо. Кроме картин есть также тарелки и кувшины этого художника — ну, или подделки под них, — Макаревич обошёл по кругу привязанную женщину, — Красивая ведь и умная, зачем же она меня сдала?

— Марк Янович, — Кошкин развернул директора колхоза и легонько подтолкнул к двери, — Снимай картины со стен и сортируй по размерам, а потом штук по пять зашивай в простыни или наволочки. Нечего тебе тут рассматривать. У тебя жена молодая — а тут почти старушка.

Если честно, то на старушку эта Фаина не сильно походила. Если в 1942-м ей было лет двадцать, то сейчас где-то сорок пять, выглядит же — лет на тридцать с хвостиком. Чёрные, чуть кудрявые волосы, правильные черты лица. Если и не красавица, то и не уродина. Сейчас, правда в мокром виде волосы сосульками свисают, но представить в красивом платье и жемчугах несложно.

— Фаина Львовна, мы к вам пришли справедливость восстановить. Мы — Робингуды. Где у вас лежат неправедно нажитые сокровища? — Вадим достал из кармана мизерикордию и вплотную поднёс кончик к глазу, — Я сейчас кляп выну, но если будете кричать, то лишитесь одного глаза и вновь приобретёте кляп. Будете молчать? Кивните. Ну вот и прекрасно.

— Кто вы такие и что вам нужно? Вас ведь всё равно поймают, — не закричала. Зашипела.

— Милиция, — Вадим сунул ей под нос корочки.

Удостоверение было настоящим. С ним целая история вышла, и далеко не весёлая для Кошкина. Лет десять назад он был в командировке в Свердловске — повышение квалификации. Сдал экзамены и купил билет на поезд. Сел в вагон, выпил чайку и завалился спать. В Серове проводница разбудила, он сходил, умылся, а когда вернулся, обнаружил, что одного соседа нет, а с ним исчезли и форма, и чемоданчик. А ведь в кителе удостоверение, а в чемоданчике — табельное оружие. Бросился на перрон, но никого не нашёл.

Не уволили — начальник милиции Веряскин отстоял. Разжаловали в рядовые. Только к концу службы дорос вновь до старшинских «молотков», а год назад, при приёме очередного «постояльца» в ИВС, производил обыск гражданина и обнаружил у того в кармане своё старое удостоверение. Сдавать находку не стал — вдруг пригодится.

Вот сейчас, например — избавить гражданку Дейч от ненужных надежд.

— Милиция? В первый раз слышу, чтобы там купанием занимались, — пошутить решила. Ну, это от страха.

— Гражданка, рассказывайте, где у вас спрятаны деньги, а потом поговорим о методах борьбы с преступниками, — сделав как можно более деловую физиономию, вновь приблизил кончик лезвия к глазу Вадим.

— Нет у меня денег, — кончик мизерикордии практически коснулся глазного яблока, — В ванной есть вентиляционная труба, со стороны стены лючок. Да объясните же, кто вы такие?

— Сходи, Петро, проверь. Теперь рассказывайте, гражданка, где облигации.

Список возможных ценностей уже давно впечатался в сознание, хватило и работы по «раскулачиванию» Потапа.

Управились гораздо раньше трёх часов. Кроме картин в квартире оказались и три большие папки с карандашными и акварельными рисунками известных художников. В отдельных чемоданах были страшноватенькие поделки Пикассо и очень немаленькое количество фарфоровых статуэток. Облигации, как всегда, двух видов. Целый чемодан — и времён войны, и выпущенных позже, уже при Хрущёве. Также и небольшая папка-скоросшиватель с новыми — ровно тысяча двадцатирублёвых. Денег тоже хватало. Разных. Разных-разных. Шестьдесят восемь тысяч обычными рублями образца 1961-го, в основном в виде сторублёвок и четвертных билетов. Были доллары — одна пачка сотенных купюр. Круто, как говорит Пётр Миронович. Были марки ФРГ, франки, около тысячи английских фунтов, даже итальянские лиры с каким-то бородатым дедушкой. 1000 лир одной бумажкой — и таких сто штук. Много ли это? Смеются ведь над лирами — вроде меньше нашей копейки.