Колхозное строительство 8

– Вождь, партия и армия едины общей судьбой, делят друг с другом и радость, и горе. Родина – это не просто край, где ты родился и рос. Она должна стать таким местом, где человек живёт настоящей жизнью, где гарантируется счастье грядущих поколений. Родина – это настоящая мать для каждого, колыбель его жизни и счастья. Любить свою нацию, быть готовым защитить Родину – важнейшие качества человека и солдата. На зов Родины и народа надо откликаться не словами, а готовностью к самоотверженному служению им – так относится патриот к Родине и народу. Патриот – то высокое звание, которое дают Родина и народ своими славным сынам и дочерям. В борьбе – жизнь; в жизни – борьба. Один день, прожитый человеком в самоотверженной борьбе за революцию, ценнее и дороже, достойнее, чем прожитые им бесцельно сто или тысяча дней. И сегодня вам выпал этот день. Нам выпал! Вперёд же – и не мы сегодня умрём за Родину! Пусть грязные американские прихвостни и сами американцы умирают. А мы вернёмся с победой, – Великий Вождь махнул рукой, и десятки истребителей и бомбардировщиков полетели, и десятки танков и БМП и БТР зарычали, и десятки тысяч молодых и не очень глоток грянули «Эгукку» – гимн КНДР.

Сияет утро над Родиной,
Богаты недра родной земли.
Пять тысяч лет твоей истории,
Отчизна в три тысячи ли.
Народ наш гордый прославился
В веках культурою древнею.
Родимой землю свою зовём,
Корею к славе мы ведём!

Глава 21

Событие тридцать первое

– Ты знаешь, Юрка попал в больницу.

– Удивительно! Ведь только вчера вечером я видел его с очаровательной блондинкой!

– Вот-вот. И его жена – тоже видела…

Давно было – в той жизни, году в восемнадцатом или в девятнадцатом. Штелле, как на пенсию вышел, стал принимать меры, чтобы не растолстеть, ну и воздухом свежим дышать. Маршрут себе по городу наметил, и каждый день ходил по нему. Выбрал такой, чтобы, чуть не доходя до дома, часы вибрировали и сообщали, что восемь тысяч шагов «хозяин» прошёл. Шёл и в тот день, проходил мимо площади. Утро ещё – но фонтаны уже включили. Присел на скамейку так, чтобы сносимые ветром капельки воды, почти долетали, самым краешком. Часов одиннадцать, а пришпоренное известием о глобальном потеплении Солнце шпарит уже, как в последний день Помпеи.

В тени на соседней, совсем близко стоящей скамейке, сидит бравый, лет тридцати на вид, чуть пузатенький десантник. Бравый-пребравый – голубой берет, аксельбанты, усы, старшинские погоны. Весь в значках – а может, и ордена. Кто их, современные награды, изучал. Здоровенький такой дядя, серьёзный. Сидит, чинно пьёт, с бульканьем и кряканьем, пенный напиток из горла полуторалитровки, и время от времени протягивает её своей уменьшенной копии – тоже усы и аксельбанты, но и брюшка нет, и ростом чуть ниже. Между ними на скамейке сидит сынишка лет пяти:

– Па-ап, а погоны у тебя и дяди Кеши голубые?

– Голубые, сынок!

– А берет у тебя тоже голубой?

– Голубой, знамо дело.

– А ты, пап?

Десантник гыкнул и пивом поперхнулся, дядя Кеша упал под лавку и берцами в воздухе маваши-гири чудан стал исполнять. Батя пену с усов стряхнул и говорит наследнику, эдак сурьёзно:

– А я, сынок, гвардии старшина 345-го отдельного полка.

К чему вспомнилось? Так второе августа 1969 года сегодня. Праздник.

Там, за окнами – война. Может, единственная война Советского Союза малой кровью и на чужой территории.

Война идёт четвёртый день. Никто её не объявлял, и потому по радио Левитан о победах не сообщает, и по телевизору – тоже нет. Петру в Кремлёвку сводки приносят. Стоит товарищ в штатском, но с военной выправкой – в смысле, по стойке смирно стоит, а не уточкой с ноги на ногу переваливаясь, и ждёт, пока «Мироныч» прочтёт. Потом забирает и идёт в соседнюю палату – там лежит Шелепин. Обострение язвы, резать сегодня будут. Пётр, конечно, и Фрейдлиной позвонил, и Франку – должны сегодня обследовать товарища, может, получится медикаментозно исцелить. Без вспарывания генсековского чрева и укорачивания вождистских кишков.

Прочитал. Ничего не понятно. Китайцы затихарились.