Лидерские качества, характер и убеждения Горбачева стали одним из основных факторов в процессе самоуничтожения Советского Союза. В нем идеологическое реформаторство сочеталось с политической нерешительностью, мессианская вера в общие принципы — с отстраненностью от практических нужд, потрясающая устои внешняя политика — с неспособностью провести ключевые экономические преобразования внутри страны. Эти черты сделали Горбачева уникальной фигурой в советской истории. Впрочем, свойственное ему неприятие силовых методов и крови было распространенным в его поколении — такой позиции придерживались многие, даже среди консерваторов. Это свидетельствует о глубокой культурной и социальной трансформации, произошедшей в советской элите со сталинских времен. Правители СССР оказались на удивление беспомощными перед лицом политической и экономической бури, которая охватила страну. Помощник Горбачева Георгий Шахназаров, наблюдавший коллективный паралич воли Политбюро, считал это вернейшим признаком кризиса системы[1526]
. Никто в Политбюро не решался на проведение болезненных реформ или, в случае необходимости, на поддержание порядка силой. Политика Горбачева по умиротворению интеллигенции и передаче полномочий республиканским правящим лидерам проложила дорогу к хаосу, а не к более эффективным реформам. Она же поощрила и узаконила сепаратизм в Прибалтике и Закавказье, и в конечном счете в ядре СССР — славянских республиках.Только закоренелый детерминист может верить в то, что политике Горбачева не было альтернатив. Для советской системы было бы гораздо логичнее продолжить авторитаризм в стиле Андропова. Такой авторитаризм пользовался бы массовой поддержкой, тем более в сочетании с радикальной либерализацией рынка, как это сделал когда-то Ленин. Даже в начале 90-х большинство россиян тосковало по сильному лидеру, улучшению условий жизни, стабильной экономике и консолидации страны, а отнюдь не по либеральной демократии, гражданским правам и национальному самоопределению. Горбачев этого обеспечить не смог, поэтому люди пошли за Ельциным.
В конце 1988 года некоторые коллеги Горбачева предлагали конституционно закрепить единое государство в виде сильной президентской федерации с централизованным контролем над налогами и финансами. Вместо этого Горбачев стал продвигать фатальную политику «сильный центр — сильные республики», несмотря на наглядно-негативный пример Югославии. Его реформа наделила громадными полномочиями такие институты, как Съезд народных депутатов и Верховный Совет — представительные органы, громоздкие и неспособные к управлению. Диктатура партии, по крайней мере, позволяла запустить болезненные и трудные реформы и контролировать их продвижение. Пришедший на смену «демократический социализм» означал выход из-под партийной опеки и либерализацию, но он же открыл ворота для агрессивного популизма и национального сепаратизма, в первую очередь в Российской Федерации, не обеспечив системы сдержек и противовесов. Параллельная катастрофа произошла в экономике. Реформы, подготовленные с самыми благими намерениями советскими экономистами и технократами, оказались дорогой к хаосу, позволили новым хозяйствующим субъектам наживаться на разрушении существующей экономики и присвоении государственных налогов и фондов, вместо того чтобы инвестировать в старые активы и создавать новые. Из-за этого в госбюджете образовалась постоянно растущая дыра. А продвижение «республиканского самофинансирования» только подогрело сепаратистские настроения и похоронило шанс на создание новой федеративной системы.
В начале 1990 года Горбачеву представился, пожалуй, последний случай выйти из тяжелой ситуации победителем. Его советник по экономике Николай Петраков разработал отличную и оригинальную программу радикальных экономических реформ. Советский лидер, недавно обретший президентские полномочия, все еще контролировал партию и госаппарат. Хотя Литва уже открыто восстала против Союза, славянское ядро страны по-прежнему подчинялось центру. Горбачев мог назначить новое правительство, ввести президентское правление, временно свернуть права республик и перейти к решительным рыночным реформам. Это было бы, несомненно, очень рискованное предприятие, но вполне осуществимое и способное изменить общественный и политический климат по всей стране. Однако вместо того, чтобы действовать, Горбачев колебался и ждал, а между тем окно возможностей захлопнулось: 1990-й прошел и стал годом упущенных шансов, когда всем открылась слабость союзного правительства. Главным бенефициантом этой неразберихи стал Ельцин. В то же время во внешней политике Горбачев умел поступать решительно, как в случае с объединением Германии и после вторжения Ирака в Кувейт. Если бы он также поступал во внутренних делах, будущее Советского Союза могло бы сложиться иначе. Но почитатель Ленина оказался учеником чародея, который не знал, как вернуть под контроль разбуженные им силы.