Коллапс. Гибель Советского Союза

Без западного стабилизационного фонда, но с зияющей дырой в платежном балансе и пустым бюджетом, правительство Ельцина-Гайдара вскоре столкнулось с колоссальным недовольством внутри страны и нападками антилиберальных популистов и националистов вроде Владимира Жириновского. Российская экономика погрузилась в жесточайший кризис, самый серьезный со времен 1917–1921 годов и вторжения нацистской Германии летом 1941 года. Охваченная резким экономическим спадом, Россия испытала худшие последствия латиноамериканского капитализма 1980–1990-х годов, включая огромные социальные потрясения и имущественное неравенство. Вместо модернизации произошла массовая деиндустриализация – отчасти неизбежная, но во многом варварская и бессмысленная. Приватизация не повлекла за собой расцвет среднего класса, поскольку распределение государственных активов сопровождалось вопиющей несправедливостью и привело к появлению так называемых «олигархов». Приватизированные магазины постепенно заполнились продуктами и другими товарами, но большинство россиян этому не очень радовались. Еще долго после 91-го десятки миллионов людей будут с трудом обеспечивать себя даже базовыми продуктами. Если в 80-е годы в бедности жили около 30 процентов россиян, то в 90-е их доля выросла до 70–80 процентов. Пока существовал СССР, действовали и его социальные программы, а основные продукты питания продавались по искусственно заниженным фиксированным ценам. В новой России многие институты социального обеспечения и пособий оказались разрушены, старая система социальной защиты исчезла, а во многих городах и регионах царили разгул преступности и мафиозное правление. Средняя продолжительность жизни россиян упала с 69 лет в 1990 году до 64,5 лет в 1994-м, а у мужчин – с 64 до 58 лет. К концу 1990-х численность детей в России сократилась на 3,7 миллиона по сравнению с началом десятилетия. Также было зафиксировано 3,4 миллиона преждевременных смертей мужчин трудоспособного возраста. Многие молодые женщины не могли позволить себе иметь и воспитывать детей. От этой демографической катастрофы мирного времени Россия не оправилась до сих пор^[1535]. Хотя в Советском Союзе жизнь не была легкой, после его крушения для большинства людей все стало намного хуже. Народ в России чувствовал себя обманутым дважды – сначала Горбачевым, а теперь Ельциным.

Обманутым ощущал себя и Ельцин. В глазах Запада российский президент не получил того статуса, которым обладал его предшественник Горбачев. «При всех разговорах о новой России Горбачев представлял признанную идеологическую систему и бесспорную сверхдержаву», – отмечал западный историк. Оставалось неясным, что представляла собой ельцинская Россия с ее разваливающейся экономикой, обнищавшим населением, этническими конфликтами в Чечне и других местах^[1536]. Российская элита резко разделилась. Предприимчивое образованное меньшинство, особенно в Москве, наслаждалось новыми свободами и научилось извлекать из них выгоды, материальные и духовные. Многие, однако, начали переосмысливать свою проамериканскую и прозападную позицию. Антикоммунистическая мания 1991 года, разрушение прежних экономических и финансовых механизмов регулирования и прыжок в хаотический капитализм задним числом стали казаться идеологическим безумием. Казалось, торжествующий Запад оставил бедствующую Россию и другие постсоветские государства барахтаться вне зоны комфорта. А вскоре возникли подозрения, что Россию никогда не примут в западные структуры, НАТО и Европейский Союз^[1537].

Уже ушедшие из политики Горбачев и Шахназаров видели, что некоторые их худшие опасения сбылись – распад Советского Союза не принес того, что ожидали и обещали Ельцин, Бурбулис, Козырев и другие российские лидеры. Содружество Независимых Государств послужило лишь прикрытием для распада Союза; внутренние и международные факторы, рыночная логика и геополитика толкали Россию и Украину к конкуренции, а не к интеграции. Латинское изречение Vae victis, дословно означающее «горе побежденным», оказалось пророчески верным. Судьба слабых, бедных и побежденных по-прежнему заключалась в том, чтобы бежать за колесницей сильных, богатых и победоносных – быть принятыми или отвергнутыми. Евросоюз и НАТО определили структуры власти, богатства и безопасности. Прибалты, с их твердой решимостью «вернуться в Европу», были единственным примером успеха среди постсоветских государств. У Украины, Белоруссии, Молдавии и Грузии, не говоря о Казахстане и республиках Средней Азии, заветная западная мечта так и не сбылась.