Колледж Некромагии. Самый плохой студент

Рихард старался смотреть прямо перед собой, на курчавые волосы крепкого затылка городского палача, но чувствовал на себе взгляды однокурсников. Те – хвала Прие-милостивице! – близко не подходили, но следовали за повозкой на расстоянии, не пытаясь даже ее обогнать, чтобы не попасть на глаза или не заглянуть в лицо самого Рихарда. Однако, на улицах города эта деликатность вышла боком – горожан привлекала толпа почти в пять дюжин человек, и они присоединялись к ней, так что до Лобной площади добралось уже в пять раз больше народа.

На Лобной площади произошла заминка – пришлось ждать представителей от магистрата, глашатая и других официальных лиц. Толпа тем временем продолжала прибывать. В окнах окружавших площадь домов распахивались окна. Замелькали темно-серые мантии слушателей Университета богословия. Правда, их было на порядок меньше, чем некромантов, и, случись драка стенка на стенку, соученики Рихарда просто втоптали бы идеологических противников в брусчатку. Явился священник от храма Прове, прибыли две кареты – с гербом герцога Ноншмантаня и графов Нойманов. Торжественно ступая, с разных концов площади, явились в сопровождении собственной свиты седовласый Святомир Гордич, ректор Университета богословия, и мэтр Бруно Черный, возглавлявший гильдию некромантов. Откуда-то взялись лоточники и карманники, желающие подзаработать. Вообще, не хватало только иквизиторов.

– Как улицы города убирать, так нет никого! – попытался пошутить Рихард. – А как поразвлечься за чужой счет – так у всех свободное время нашлось!

Один из зрителей при этих словах обернулся на повозку, и Рихард понял, что инквизиция все-таки прибыла.

Наконец, явились официальные лица – представители магистрата, глашатай, отряд городской стражи. Трубач сыграл несколько нот.

– Вставай! – экзекутор слегка потянул за цепочку от кандалов. – Пора!

Стиснув зубы, Рихард послушно встал. Под взглядами сотен внимательных глаз поднялся на помост, где его уже ждали помощники экзекутора и глашатай с трубачом. Развернув свиток пергамена, глашатай хорошо поставленным голосом стал зачитывать приговор – все то, что Рихард уже слышал на суде, разве что с добавлением подробностей: «За воровство и нарушение общественного порядка… выступление против правящей династии и ее законных представителей… неуважение к городским властям… разжигание смуты и розни…»

– И убийство! – крикнул знакомый голос Арчибальда фон Лютца. На крик тут же устремились несколько человек, ловко продираясь в толпе. Завязалась драка. Кинувшейся разнимать ее страже пришлось хуже – охранников общественного порядка народ любил еще меньше, чем нарушителей оного.

Пришлось ждать, когда все успокоятся, после чего глашатай продолжил чтение:

– Приговаривается к десяти ударам кнута, – из толпы помятых богословов донесся свист, – трем суткам у позорного столба, – свист сменился улюлюканьем, – и изгнанию из города по истечению трех суток! – это сообщение было встречено криками гнева и восторга. Студенты-некроманты опять кинулись усмирять противников, но на сей раз стража была начеку и пресекла мятеж в зародыше. Правда, рты заткнуть студентам они не могли, так что те и другие успели много чего лестного высказать друг о друге. Порядок удалось восстановить только через несколько минут.

– Начинайте! – глава городского магистрата нервно покосился на карету герцога Ноншмантаня, но тот никак не среагировал, и главе пришлось самому махнуть платком, подавая сигнал.

– Давай, парень, – экзекутор тяжело хлопнул Рихарда по плечу. – Руки…

– Не надо, – он вздрогнул, словно только что проснулся. – Не трогай. Я сам.

– В зубы деревяшку дать, чтоб прикусил? – вполголоса поинтересовался экзекутор.

– Обойдусь без затычки.

Встал спиной к зрителям, упираясь лбом в столб, поднял руки, обхватив гладкое дерево, стиснул зубы. Пусть он сын простого мельника, но у него тоже есть достоинство. Он не закричит. Рубашка с треском сползла с плеч. Ветер холодными пальцами тронул кожу на спине.

Первый удар кнута пришел все-таки неожиданно, и Рихард охнул, не сдержавшись. Потом стиснул зубы, зажмурился до красно-синих пятен под веками, приготовился терпеть.