– Есть, – услышала порядком уставшая от бесконечных хождений девушка через несколько минут. – Есть след. Пошли! Ее, видимо, не сильно оглушили, чтобы она могла двигаться самостоятельно.
– Значит, ее все-таки похитили? Но кому была нужна дочь простой знахарки?
– Кроме простой знахарки-матери у твоей подруги есть и отец, – Оливер остановился, вытирая локтем пот со лба. – Может быть, дело в нем?
– Ты считаешь, что Деяну похитили потому, что она – дочь герцога? Но об этом никто не знал!
– Видимо, узнал! Эх, надо было расспросить твою знахарку – вдруг она все-таки кому-то проболталась! Или что-то такое было относительно недавно…Ведь дело на самом деле тайное. Если не знали соседи…
– Мы спросим, – кивнула девушка. – Обязательно спросим, кому госпожа Марфа могла проговориться. Но сначала надо найти Деяну! И желательно живой!
Оливер продолжил путь. Да, примерно с этого места девушка чувствовала себя лучше. Он даже смог представить себе вероятную картину похищения – людная улица, будний день. Двое мужчин под руки ведут девушку, которая еле перебирает ногами. Возможно, для всех они играли роль перебравшей проститутки и двух ее клиентов. Наверняка, Деяну оглушили чем-то тяжелым, но не сильно, чтобы быстро очнулась и могла идти.
Непонятным оставался вопрос, почему ее не оставили в том доме. С одной стороны, нет ничего проще – девушка входит и не выходит. Но с другой стороны, ведь они так легко отыскали следы! Мог похититель подстраховаться на тот случай, если погоня выйдет на дом?
– Пришли.
В голосе Оливера звучало разочарование и обида, и Ханна вполне с ним согласилась. Они оказались в двух шагах от калитки, открывавшейся сбоку от ворот, ведущих в Университет богословия и теологии.
– Ты уверен?
Оливер и сам был сбит с толку.
– Скажи, а мы могли бы перепутать?
– Что? Направление?
– Сигнал!
– А это мысль, – посиял юноша. – Пошли, вернемся к тому дому! Может быть, это ловушка, предназначенная специально для тех, кто будет искать твою подругу!
Молодые некроманты припустили в обратный путь, торопясь еще и потому, что находиться в такой близости от стен Университета богословия им не хотелось.
А потом раздался голос.
– А-а… – и зашелся в хрипе и кашле, словно издавший его человек впервые за долгое время услышал, как он звучит. – Что…о-ох…кха-кха… – он задергался в путах, пытаясь справиться и со своим телом, и с приступом кашля.
Экзорцист, как подкошенный, упал на колени.
– Ты?
Связанный мужчина, лежавший в центре пентаграммы, перестал давиться каждым глотком воздуха и поднял взгляд. Выражение лица его было ошеломленным.
– Ты!
– Что…кха-кха… – он явно задыхался.
– Успокойся, – экзорцист протянул руку, – просто вспомни, как надо дышать. Расслабься и позволь своему телу вспомнить это за тебя. Ты меня видишь?
Последовало осторожное движение головой, которое можно было принять за кивок.
– Ты меня слышишь?
Второй кивок вышел уже увереннее.
– И понимаешь… уже хорошо. Я… так рада, – голос «пра Добраша» задрожал от нахлынувших чувств. – Марин. Ты ведь Марин?
Человек неловко пошевелился и попытался приподняться. Сделать это было трудно, поскольку он был связан надежно, и тело пока еще не полностью ему подчинялось. Но взгляд выражал все.
– Ма-рин, – осторожно, по слогам, произнес он и повторил чуть увереннее, прислушиваясь к звучанию голоса: – Марин. Меня зовут Марин Дар.
– Да, ты – Марин Дар, – «пра Добраш» уже плакал, не таясь. – Ты… меня помнишь?
В глазах мужчины промелькнула тень.
– Любка, – протянул он. – Любка, ты… изменилась.
– Прошло почти двенадцать лет, Марин!
– Боги!
Разрыдавшись, бывший пра Добраш кинулся на шею человеку в пентаграмме, в порыве радости и страсти повалил, обнимая, и принялся отчаянно нацеловывать – в губы, шею, нос, щеки, лоб и глаза.
– Марин! Милый мой! Любимый Марин! – слышался прерывистый шепот. – Наконец-то мы вместе! Наконец-то ты свободен!
– Пус-сти, – простонал он. – Больно!
– Прости, – она торопливо отстранилась, мановением руки разрушила край пентаграммы, нейтрализуя ее, и уселась рядом на полу, помогая и мужчине приподняться. – Тебе должно быть непривычно. Ученые экзорцисты советуют всем возвращенцам первые два-три дня сохранять постельный режим, поменьше говорить и двигаться, а движения выбирать самые простые, лишь на третий-четвертый день пробуя подняться. А покидать комнату и вообще приступать к активной жизни стоит лишь седмицы через две-три. Но у нас нет этих седмиц. У нас самое большее два-три часа. Потом может быть поздно!
– Что… случилось?
– Ты ничего не понял? Ну да, это последствия шока. Я как раз этому учу этих придурков…
– Э-э…