Колледж Некромагии. Самый плохой студент

В молчании они добрались до Восточных ворот. Они были меньше Западных, но крупнее Водяных и Нижних, а потому закрывались во вторую очередь. Так всегда бывает – сначала запирают главные, они же Западные, ворота. Потом, проходя через весь город, стража подает первый сигнал к тушению огней и запирает Восточные. После чего обходит остальные – кроме Водяных и Нижних, были еще и так называемые Девичьи ворота, но их недавно заколотили – запирая уже и их. И потом дается второй сигнал к тушению огней. Это знак для всех таверн, кабачков и трактиров, что надо закрываться. Те, кто не успел потушить огонь после этого сигнала, уже являются нарушителями закона и подлежат штрафу. И это же – сигнал для поздних прохожих как можно скорее убраться с улиц. Ибо каждый, кто попадется ночной страже в это время, будет арестован и проведет ночь в крепости.

Возле Восточных ворот стояло караульное здание, к которому примыкали конюшни, чей-то склад и несколько хозяйственных пристроек. Еще недавно, в военное время, тут жил и гарнизон – склад был казармой для солдат – но это время миновало.

Рихард и Оливер заняли позицию за углом караулки так, чтобы видеть две из четырех улиц, которые сходились к пятачку перед воротами. Еще одна маленькая улочка находилась прямо за их спинами. Даже не улочка, а переулок, грязный и мрачный. Отличный путь, если придется удирать от стражи.

Стража не обращала на студентов внимания, даже если бы и заметила их присутствие. Солдаты на воротах были заняты тем, что досматривали въезжающих. До сигнала оставалось совсем немного времени, и они пользовались предоставленной возможностью слупить с путешественников побольше денег, потому как в город надо было успеть всем до закрытия, и за это люди были готовы платить. То и дело вспыхивали ссоры, из очереди на чем свет стоит кляли тех, кто упирался и не желал расставаться с лишним грошем*.

(*Грош – он же серебряный грош – самая ходовая денежная единица.)

Как раз сейчас пытались заставить раскошелиться какого-то небогатого торговца, который отказывался платить лишние деньги под предлогом того, что все равно не собирался ничего продавать, а только покупать.

– Добрые господа, да нате вам пять грошей, только пустите меня вперед этого жлоба! – не выдержал стоявший за ним в очереди горожанин. – Эдак мы все тут застрянем!

Выкрики нервничающих проезжих были слышны даже по эту сторону городских стен. В большинстве случаев это были теплые пожелания скупердяю подавиться своим барахлом. Подстрекаемый этими выкриками, купец все-таки развязал мошну, но не успела его повозка отъехать от ворот, как навстречу по одной из улиц выкатилась сопровождаемая тремя верховыми карета.

– Пропустить! – один из всадников вырвался вперед, направив коня прямо на стражников. – Пропустить немедля! Приказ его светлости!

– Какой-такой светлости? – начальник гарнизона поудобнее перехватил алебарду. – Пускай стоит ждет! У меня рабочий день!

– Мы не можем ждать! Это приказ! – всадник нервно оглянулся, словно опасался погони. Его жест был истолкован именно так.

– А куда это вы так спешите на ночь глядя? – стражники мигом оставили купца в покое. – Случилось чего?

– Непременно случится, если ты и дальше будешь нам зубы заговаривать, – огрызнулся верховой.

– Но-но! Я при исполнении!

– Я тоже!

– Я подчиняюсь городскому совету! А ты…

– А у меня приказ!

Рихард не слушал эту перепалку. От волнения он крепко стиснул руку Оливера, не сводя глаз с кареты, на дверце которой красовалась графская корона. Там, внутри, за плотно задернутыми занавесками, сидела Магдалена фон Хайнц, чужая жена, его любовница. Нет, не любовница… возлюбленная.

За почти два года, что они провели вместе, любовники не успели надоесть друг другу, но первая страсть улеглась, и Рихард стал относиться к женщине, как к части жизни, приятной, но не самой главной. Но сейчас, когда карета увозила ее в ночь, когда впереди маячила разлука на полгода, а может, и дольше, он вдруг сообразил, что будет скучать. Что он все-таки любил эту женщину и, как ни странно, до сих пор все-таки любит. Нет, пронзать себя кинжалом, травиться ядом или как-то страдать в разлуке он не будет, но жизнь станет скучной, пустой, серой… Да и деньги и подарки ему больше не светят, а это значит, что опять придется где-то подрабатывать, чтобы свести концы с концами. И разве найдешь вторую такую – красивую, пылкую, горячую…

Оливер что-то шипел сквозь стиснутые челюсти, но Рихард его не слышал. Он во все глаза смотрел на карету. Спор двух охранников закончился, несколько серебряных грошей перешли из рук в руки, и стража принялась разгонять тех, кто пытался войти в город. Люди ругались, упирались, спорили. Кто-то нарочно без толку колотил своего конягу, мешая животному сдвинуть с места подводу и, таким образом, загораживая карете путь.

Повинуясь какому-то внезапному наитию, Рихард сделал шаг вперед, выходя из-за угла. Оливера он тащил за собой, и тот упирался, как нашкодивший щенок:

– Нас заметят! Нас заметят!