Вообще! Ни говорить, ни видеть его! Принесла нелегкая…
— Ну что, может, еще чайку? — радостно улыбаясь, предложил он.
Потакать ему я не собиралась, да и вредничала от злости сильней обыкновенного, поэтому села за стол, сложила руки на груди и, глядя на него не самым добрым взглядом, спросила строго:
— Башкирцев, ты зачем явился?
— Ну, снова здорово! — ерничал вовсю он. — Я же уже объяснил: ты моя жена…
— Бывшая! — недовольным тоном, напомнила я.
— Да какая там бывшая, — отмахнулся он рукой и продолжил как ни в чем не бывало: —…и когда ты попадаешь в беду, естественно, что я должен разобраться со всей той хренью, что творится вокруг тебя.
— Вот и сидел бы со своими скромными силами в Москве! — ворчала я от бессильного недовольства.
— Дорогая, — вдруг нахмурил он брови, — ты плохо выглядишь.
— Да! Я плохо выгляжу!! — сорвалась я на крик, размахивая руками, от души давая себе возможность спустить пары. — Потому что меня дважды подпаивали какой-то дрянью, от которой я чуть концы не двинула! И не называй меня «дорогая»! — На удивление быстро остыв, словно порох мгновенно сгорел в небольшом заряде, я запахнула на себе спортивную куртку и уже не возмущенно, а капризно-ворчливо закончила свое яркое выступление: — Мне вообще доктор прописал отдыхать, спать и восстанавливаться, а не гостей незваных принимать!
— А ты и отдыхай! — заботливо воскликнул он.
— Принесло же тебя, Башкирцев! — вздохнула я в очередной раз и откинулась на спинку стула.
— Дорогая, — усмехнулся он, — лучше все-таки тот черт, которого знаешь.
— От черта молитвой, а от тебя ничем, — сдалась я.
— Ну, вот и ладушки! — порадовался Башкирцев моей капитуляции.
Но несмотря на балагурство, шутки-прибаутки и яркие цитатки, я знала, что он внимателен ко всему, что происходит вокруг — ко всем, даже, казалось бы, незаметным и малозначительным деталям.
Видимо, я и на самом деле выглядела не очень, замученной и уставшей, да, собственно, я себя таковой и чувствовала, больше всего на свете мне хотелось тишины и покоя.
И полежать.
— Кира, — с искренним беспокойством внимательно рассматривал он меня, — ты на самом деле выглядишь больной. — И распорядился командирским тоном: — Так! Давай-ка ложись, а я тут сам разберусь со всем и уберу. К тому же мне надо сделать несколько звонков.
— Я не могу отдыхать, когда ты в моем доме с чем-то там разбираешься! И вообще присутствуешь! — возмутилась я, правда, не слишком активно.
— Все, — остановил Башкирцев наши дебаты. — Ты отдохнешь и с новыми силами примешься меня выпроваживать и язвить! — закрыл он тему тем самым своим безапелляционным тоном, за которым не могли последовать уже никакие споры и рассуждения.
Подошел ко мне, подхватил под локоток, поднял со стула, придержав рукой за талию, и направил меня к выходу из кухни.
— Я тебя провожу, — объяснил он свои действия.
— Вполне в состоянии дойти сама, я пока не при смерти.
Но как бы я ни вредничала, а полежать мне определенно требовалось, поэтому, отделавшись от его опеки, я прошла в спальню и улеглась в кровать, пообещав себе всего полчасика отдыха.
— Просто полежу, — сказала я себе.
И тут же уснула.
Проснулась я, когда за окном было уже совсем темно. Ого! Это сколько ж я спала? Тут я вспомнила про ворвавшегося в мою и без того неспокойную жизнь Башкирцева и застонала от досады. По-па-ла!
Но деваться некуда — выпроводить его обратно в Москву так же невозможно, как затолкать назад в тюбик зубную пасту! Если он решил, что должен разобраться с моими трупами, в смысле не с моими, а с трупами в моей квартире — да какая разница! Проще говоря: пока Илья не сочтет, что дело закончено, вариантов отделаться от него нет решительно никаких.
А мне вдруг подумалось — да уж, Илья Георгиевич на роль героя-спасителя подходит приблизительно так же, как танк в бантиках в качестве белоснежного коня под принцем. Но одно я знаю совершенно определенно — если кто и сможет вытащить меня из этой неприятности, как, впрочем, и из любой иной заварухи, так это только Башкирцев!
Так получилось. Так жизнь сложилась.
В общем, пусть будет он, раз иной альтернативы боженька не предоставил!
Ни о каком белоснежном альтруизме с романтическим хеппи-эндом в конце не то что речи, а и мысли быть не может — нервы он мне вымотает все без остатка, будет уперто настаивать на том, что считает важным, примется наставлять до глубокого занудства направо и налево, голосом стальным распоряжаться в своей любимой манере, сыпать сарказмом и иронией, командовать и талдычить свое. И доведет меня до такой степени, что мне захочется к двум предыдущим трупам присовокупить третий его, причем собственноручно!
И все это до такой степени хреново, что, наверное, хорошо!
«Это точно!» — усмехнулась я своим противоречивым выводам, встала с кровати, натянула домашний костюм и осторожно вышла из спальни.
В квартире стояла звенящая тишина.
— Неужели ушел? — с большим сомнением и робкой надеждой предположила я.